ДЕНЬ ОККУПАЦИИ:
3
7
0
0
ДЕНЬ ОККУПАЦИИ:
3
7
0
0
Медиаревизор
Николай Семена: Соблюдение международного права – не в русском характере
  06 марта 2020 12:50
|
  1857

Николай Семена: Соблюдение международного права – не в русском характере

Николай Семена: Соблюдение международного права – не в русском характере

Николай Семена – заслуженный журналист Украины, который писал о событиях в оккупированном Россией Крыму для сайта «Крым.Реалии». 22 сентября 2017 года в Симферополе подконтрольный Кремлю Железнодорожный районный суд приговорил Николая Семену к двум с половиною годам условно с испытательным сроком на три года и запретом заниматься публичной деятельностью. В список экстремистов и террористов имя украинского журналиста занесли в мае 2016 года. В конце февраля Николая Семену исключили из списка, о чем свидетельствует запись в соответствующем разделе на сайте Росфинмониторинга. А 19 февраля 2020 года украинского журналиста встречали в Киеве. На свободе.

На днях в конференц-зале Национального союза журналистов Украины коллеги поздравляли Николая Семену: председатель НСЖУ Сергей Томиленко вручил журналисту восстановленный членский билет Союза, номер журнала «Журналист Украины» с материалом, посвященным Николаю Семене.

Интересно: Искать угрозы или пропагандировать? В Крыму призвали восстановить украинскую гимназию

Дальнейший текст – прямая речь Николая Семены, который во время встречи с коллегами рассказал о механизмах российского «правосудия» на оккупированном полуострове, а также о том, как жилось журналисту все это время – от осуждения до освобождения. Продолжение – во второй части текста, которую «Черноморка» опубликует в скором времени.

ПОДДЕРЖКА

«Я хочу поблагодарить все правление Национального союза журналистов Украины за ту поддержку, которую я чувствовал, будучи в Крыму «невыездным», под запретом публиковаться, и после осуждения.

Я чувствовал огромную поддержку как от земляков, так и со стороны международного сообщества, и хочу отметить, что для адвокатов те заявления, которые обнародовали Национальный союз журналистов Украины, Европейский, международный союз журналистов, а также заявления о политическом характере моего дела от российских правозащитных организаций (особенно «Мемориал»), Украинской Хельсинкской группы, остальных правозащитников, были важными. Таких заявлений было более трех десятков. Кроме того, большую роль сыграла резолюция Европарламента от 5 октября 2018 года о делах несправедливо обвиняемых крымских журналистов. Адвокаты опирались на все эти документы, и, как ни странно, судья признал их, и они были включены в судебное дело, в том числе, и резолюция ООН о территориальной целостности Украины. С другой стороны – включить-то включили, но фактически проигнорировали; но и адвокаты, и я понимали, что это сыграло определенную роль.

В процессе отбывания мной наказания украинская прокуратура возбудила уголовное дело против судьи, которая меня судила (Надежда Школьная), и против следователей, которые вели следствие, – они понимали, что им теперь въезд в Украину запрещен, и они находятся в международном розыске. Это также было большой поддержкой и помощью. Возможно, это не сыграло большой роли, но может сыграть определенную роль в будущем».

Важно: «Будем говорить, как с животным?»: в Крыму «полиция» била и пытала 17-летнего крымского татарина

«СЛЕДСТВИЕ»

«Все началось с того, что несколько бывших украинских журналистов, которые работали в Крыму, были завербованы ФСБ раньше, и сразу после начала оккупации они написали список «неблагонадежных журналистов», и среди людей, которые работали на украинские средства массовой информации, в тот список вошел и я. Дело в том, что с момента (незаконной – ред.) аннексии в Крыму был дислоцирован батальон российских кибервойск, и когда я об этом узнал, то сразу понял, что они за мной придут. Оставлять работу было неудобно, поскольку в редакции на меня надеялись как на собственного корреспондента, который сидит там, на месте, я был нужен быть именно там. Уехать было для меня неприемлемым, я продолжал работать, надеясь: сколько проработаю, столько и будет. Но потом у меня пропал интернет (я чувствовал и до того, что у меня с компьютером что-то творится), я позвонил провайдеру, и провайдер настаивал на том, что они должны прийти ко мне и на месте посмотреть, в чем проблема, а я не соглашался. Но в конце концов пришлось согласиться. Приехали ко мне двое людей, один рылся в компьютере, другой за всем наблюдал. Они установили на моем компьютере шпионскую программу – удаленный экран. Когда я включал компьютер, где-то у них там загорался экран, и они видели все, что происходило: например, когда я заводил новую почту, вводил пароль, и они все это видели.

С момента (незаконной – ред.) аннексии в Крыму был дислоцирован батальон российских кибервойск, и когда я об этом узнал, то сразу понял, что они за мной придут.

А когда уже был проведен обыск, и мы приехали к зданию ФСБ для проведения допроса, следователь, который меня допрашивал, имел в кабинете целую огромную кипу распечатанных скриншотов из моих материалов, переложенную, как закладками, цветными стикерами. Следователь вытащил один стикер, и спрашивает: «Это ваш материал?». В период следствия я постоянно чувствовал, что за мной следят: через телефон, через компьютер на улице. Конечно, я принимал меры безопасности: общался с друзьями лишь в отношении обычных бытовых вопросов, а если речь шла о серьезном разговоре, то мы уже договаривались лично встретиться где-то в таком месте, где невозможно установить микрофоны, и то – я не знаю, удавалось ли.

Мне тогда присудили два с половиной года условно – они на мне никак не отражались, только «висели» надо мной. Плюс три года испытательного срока, и это самое главное, поскольку в течение этих трех лет ты не можешь никуда уехать, и контролируются все твои средства связи, и физически ты должен ходить на «беседы».

Читайте также: Говорит Крым: Россия пытается своей пропагандой заменить нам хлеб

Ну, и дополнительное наказание – три года запрета на публичную деятельность. Что это значит: я не мог даже написать пост в Facebook или в других социальных сетях, не мог публиковать отснятые мной фото… И, поскольку приговор был сформулирован непонятно – что значит «публичная деятельность»? – мы с адвокатом запросили от судьи разъяснение о том, что именно она имеет в виду. Они написали две страницы объяснения, которое по сути было отказом, потому что была дана рекомендация – «читайте и поймете», вроде суть приговора содержится в самом приговоре. Было запрещены все виды публичной деятельности: например, я мог в городе Симферополе выйти на площадь, где происходил митинг, и меня за это могли схватить, считая участником митинга. Когда мы подали апелляцию, апелляционный суд уменьшил запрет с трех лет до двух, но дело в том, что, прежде, чем истекут эти два года, я не мог подавать ходатайство о досрочном освобождении».

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ

«Несмотря на то, что осуждение было условным, оно было очень тяжелым, поскольку я должен был дважды в месяц приходить в полицию и регистрироваться, заполнять анкеты, где должен был отчитываться, не совершал ли я преступлений, какие отношения у меня в семье, не злоупотребляю ли я алкоголем, наркотиками. Стоит отметить, что я должен указывать: проживаю ли с женой, и сразу указывать ее фамилию, имя, отчество и телефон. А насчет алкоголя – я перенес операцию на внутренних органах, и мне вообще запрещено употреблять алкоголь. А раз в квартал ко мне домой приходили комиссии из полиции, которые проверяли, не нарушаю ли я какие-либо запреты, в том числе – запрет публиковаться. А другие проверки, между указанными, осуществлял участковый.

Как только было возбуждено уголовное дело, за мной было установлено наружное наблюдение, я не мог свободно выйти в город, несколько раз ко мне подходили, проверяли, что я фотографировал. Однажды чуть не забрали на подвал, потому что им почему-то показалось, что я причастен к делу Сенцова. Я уже был окружен кольцом молодых людей, возрастом 30-35 лет, одинакового роста и телосложения, в одинаковой одежде, будто они какие-то близнецы. Когда все выяснилось, они разошлись в разные стороны, словно ничего не было, но я понимал, что был за секунду от того, что меня могли схватить и в считанные секунды отправить на подвал – на улицу Пушкинскую.

Таких людей, как я, автоматически заносили в список «экстремистов и террористов», который ведет Росфинмониторинг. В связи с этим – куда бы ты не пошел, тебе запрещено осуществлять любые финансовые операции – в банках, на почте и тому подобное. Был случай, когда мы с женой пошли к нотариусу, чтобы оформить определенные документы, но компьютер выбросил сообщение, что я внесен в перечень террористов и экстремистов», и нотариус мне с таким злорадством: «А, так вы экстремист, и что-то еще пришли к нам оформлять!». И куда ты не пойдешь – ты автоматически «экстремист-террорист», и это психологически тяжело – доказывать, что ты не слон».

Важно: Паспорта РФ на Донбассе: какие проблемы ждут «новых русских»?

ВОЛЯ

«По общему российскому законодательству осужденного человека могут освободить, когда исполняется половина испытательного срока. У меня испытательный срок был три года. И через полтора года можно было бы подавать. Но я должен был ждать до двух лет – когда закончится двухлетний срок запрета на публичную деятельность. Когда этот срок закончился, мы с адвокатом подали ходатайство об освобождении, и этот суд – он уже не был политическим, я думаю, что это уже было определенное исправление ситуации – тем более, что на тот момент судье, которая выносила первое решение, было объявлено подозрение о совершении преступления. Поэтому второй судья отнесся ко всему этому снисходительно. Кроме того, у меня не было никаких нарушений. Я знал, что мне не хочется сидеть три года, все же два года – меньше, и тогда я могу уехать в свободную Украину.

Судья принял решение, которое согласовывалось с их уголовным кодексом: снять судимость и прекратить испытательный срок. И даже с момента, когда это решение вступило в силу, я не мог уехать, поскольку еще оставался в базе «невыездных», а эту базу ведут пограничники, и уголовная инспекция должна была подать уведомление о том, что такого-то можно изъять из той базы, этот процесс занимает месяц. Кроме того, даже при условии соблюдения всего указанного, человек не может выехать, если его имя занесено в список Росфинмониторинга, а мое имя было туда занесено. А люди туда заносятся по желанию прокурора. Если есть решение суда о том, что человек признан террористом, и тогда его заносят в список, это одно дело… Но заносят по желанию прокурора, и тогда, как я говорил, все банковские и другие финансовые операции для человека автоматически прекращаются.

Интересно: Вода, Крым, Арахамия. Рука держать фейспалм устала

Представление о изъятии имени из этого списка может подавать только прокуратура, поэтому мы с адвокатом обратились туда. Прокуратура подала информацию в Росфинмониторинг. На момент выезда я все же оставался в этой базе, и были опасения, что могут не выпустить из Крыма, но уже у меня не было терпения, хотелось поехать. А потом появилась информация о том, что мое имя из базы все же исключили. А Олег Сенцов, кстати, еще и до сих пор там, в базе, мое имя было в списке под номером, кажется, 7695 (и это только на букву «С», а до конца алфавита, возможно, еще столько же людей). Туда занесены и Рефат Чубаров, и Мустафа Джемилев, Меджлис крымскотатарского народа, и даже «Свидетели Иеговы»… можно ли представить более мирные организации?».

БУДУЩЕЕ

«Почти год шло следствие, два года я отбывал наказание. Это время я посвятил чтению, самообразованию, выносил много замыслов, – имеется в виду  предстоящие циклы материалов, а также – для книги о ситуации в Крыму. Еще до осуждения вышла моя книга «Крымский репортаж» (940 страниц), хронология оккупации 2014-2016 годов, те два года, когда мне удавалось скрываться от их кибервойск и работать на сайт «Крим.Реалии»; к книгу вошло около 80% того, что я успел написать для «Крим.Реалии». Также остались пока не проработанными мои публикации в газете «День» за этот период. Я думаю, что книги, вышедшей, недостаточно для понимания того, чем сейчас является Крым, там описано только начало (незаконной – ред.) Аннексии и оккупации.

Разумеется, как Россия относится к международному праву. Уже сама оккупация Крыма была грубым нарушением международного права. И то, что там сейчас делается, когда они хотят изменить пункт 4 15 статьи Конституции, где говорится о нынешнем приоритете международного права над внутренним российским законодательством, – они планируют это изменить, и обеспечить приоритет внутреннего российского законодательства над международным правом, что по сути является нонсенсом. Потому брать за основу международное право как идеальный кодекс прав человека – это не в русском характере, как вы понимаете».

Читайте также: Украина получила новый Кабмин: все подробности 

«Черноморка» в Telegram и Facebook 

Фото автора

© Черноморская телерадиокомпания, 2024Все права защищены