Вы читаете материал из цикла текстов о построении мира в украинском обществе. Серия задумывалась как прямая речь – мысли граждан Украины, проживающих на оккупированных территориях, поскольку именно эта часть нашего народа в полной мере осознаёт, что такое война и каковы её прямые последствия для мирных людей. Следовательно, говорить о мире в первую очередь могут и должны те, кто сильнее всех ждут мира. Конечно, восстановления мирной жизни ждёт вся Украина, но в цикле этих текстов речь идёт о людях, которые в буквальном смысле слова живут на войне.

Комментариев из Луганска оказалось почему-то больше, чем высказываний из Донецка и Крыма. Так случилось, что луганчане не только поделились мыслями о мире и войне, но и решили объяснить, почему думают именно так. Получился такой калейдоскоп личных историй – историй боли, любви, смерти и войны. Традиционно – все имена вымышленные.

Анна, 29 лет: «Только когда услышишь стрельбу, понимаешь в полной мере, что такое война, и почему надо ценить мир, как великую драгоценность. Человечество, по-моему, больше деградирует, чем развивается, иначе как объяснить, что люди только тем и занимаются, что изобретают всё лучшие и лучшие, какие-то более изощрённые способы убийства друг друга? Как объяснить то, что одни люди погибают, а другие зарабатывают на войне? Как можно потерять мир, вступить в войну, убивать в чужой стране людей, кто дал на это право?

А самое страшное – это перемены, которые ты находишь в себе. Когда война приходит в твой дом, ты становишься сумасшедшим от страха, а страх рождает ненависть. У меня было так, что я смотрю на мужа, на своего любимого, и вдруг меня начинает раздражать его тон, и мне хочется его ущипнуть больно или ударить, а потом, через секунду, это проходит. И я думаю, что это вообще было? Ты становишься агрессивным, нервным, и пытаешься найти кого-то, кого можно ненавидеть и проклинать за всё, что происходит.

У меня погибла мама, она жила не в Луганске, но недалеко от нас. Мама была за Россию, я за Украину. А теперь моей мамы нет, её убил снаряд. Мы не общались примерно с год до того, как это произошло. Когда мне сообщила мамина соседка, мы с мужем приехали. Всё разбросано, частично ещё горит, часть комнат уцелела. И я вижу, что в спальне на полу лежат вот так вот веером разбросанные фотографии. Мои детские фотографии, в основном. Видимо, мама их часто смотрела… Я просто представляю, как она сидит там, дома, вечером, и смотрит на фотографии дочери, которая не хочет с ней разговаривать, отказалась от неё. Мамочка моя… теперь её нет. Я не могла знать, что она погибнет, конечно, но я так виновата, так виновата, и простить себе не могу».

Георгий, 46 лет: «В совке учили не думать, а выполнять. Украина в предыдущую «пятилетку» напоминает мне какой-то адаптированный «пилотный проект» для реализации этого принципа в современных условиях. Пишет человек тебе под постом комментарий, полный ненависти и яда, и не отдаёт себе отчёта, что он ведь меня совсем не знает, но ему показалось, что я что-то там против Украины пишу. Мне кажется, у нас создались таких три когорты: «патриоты», «сепары», «мне всё равно». И все между собой, со своими, кучкуются, а к чужим только покусаться приходят. И это на всей территории так – и на подконтрольной, и у нас тут. Везде одинаково. Своих определяют и принимают «в стаю», чужих – стараются разорвать. Но это больше споры о том, кто как высказался, и кто как думает. Никакого смысла в них нет, потому что каждый будет думать по-своему, даже если его запереть в тюрьме. И параллельно, как бы на фоне, идёт война. Сюр какой-то, ужас, мракобесие.

Мой сын с детства дружил с несколькими пацанами, компания у них была. Мне эта компания никогда не нравилась особо, но не считал нужным притеснять сына, как-то ругать, или, не дай Бог, избивать за какие-то проступки. Когда началась у нас «русская весна», эти придурки все как один пошли в «ополчение». Ну и мой домой как-то приходит, уже после «референдума», и говорит нам с матерью: «Пойду воевать за республику, за идею». Первый порыв был – зубы выбить. Потом купил водки-закуски, сели с ним, как со взрослым совсем, поговорили, и я его убедил. Потом мозги на место стали, конечно, у него. Ну, что его стоило уговорить, пацана? Их ведь обучали вербовать, это сын потом узнал, что их раньше подгребли русские, искать лохов. Кстати, нет уже их в живых, в первую же волну серьёзных боёв сразу убили. Искалеченных много, милостыню просят сидят, безногие.

Подумайте теперь, если бы я избил сына тогда, или отругал, или оскорблять начал, что было бы? У меня не было бы сына сейчас. Это я вам с гарантией говорю».

Анастасия, 37 лет: «Я очень долго думала, что есть вещи, которые стоят по ценности вровень с человеческой жизнью. До того момента, как увидела детей с травматическими ампутациями, сирот, умерших стариков в своих домах. Не всё своими глазами, конечно, не лично, но что-то рассказывали, многое в интернете вижу, а кое-что сама видела. Так вот: ценнее жизни ничего нет, а война – это бесконечные смерти, гибель, убийства. Нам нечего делить в нашем народе, потому что, если бы было, то мы бы это делили всегда, а не тогда, когда нам подробно рассказали, кто там кому враг, а кто друг в Украине. Мы потеряли мир внутри нас самих… У многих там уже пустота, которую ничем нельзя заполнить, она навсегда. Но так уж мир устроен, кто-то с этим живёт, кому-то выпадает на долю война, и вот сейчас это мы.

У меня рак. Выяснили пару лет назад, сказали, уже поздно, на месте ничем не помогут, в программы местные я не попадаю по ряду причин, надо ехать на подконтрольную территорию. Там тоже никто не помог, к сожалению. Брат от меня отмахнулся, мол, «езжай домой, наверное, так на роду написано»… У него семья, детей трое, от меня же, понятное дело, ничего хорошего не жди, неохота досматривать до смерти. Вернулась домой, настроилась так, что – сколько проживу, столько проживу. И стала ждать смерти, как избавления, вот просто стала ждать смерти. Я развелась перед войной, живу замкнуто, одиноко. Печально мне было жить и без онкологии, а уж с диагнозом… Так вышло, что тем, кто остался по ту сторону линии, я оказалась не нужна. Вот и думала, что просто лягу и умру, толку жить вот так. И тут от брата приходит смс-ка с номером телефона и именем волонтёра. Дальше всё похоже на чудо, потому что этот необыкновенный человек, мне, незнакомой женщине в оккупацию, такими способами начал отправлять лекарства, бесплатные лекарства, так был добр ко мне, так помогал… Потом я узнала, что он и другим так помогает. До сих пор. И он ни разу не спросил у меня, «за красных» я, или «за белых». Потому что сохранение жизни для него было важнее. Жизнь ведь такая короткая, и наша жизнь вот идёт на войне. Не знаю, кому поможет эта история… Но я до сих пор живу. Очень хочется жить, когда видишь, что это не напрасно, и ты кому-то нужна, раз тебя пытаются спасти».

Дмитрий, 78 лет: «Наверно, проще не замечать того, чему ты не можешь ладу дать. Например, мой сын убедил себя, что я не хочу ехать на подконтрольную территорию. Я не настаиваю, и думаю, что справлюсь один, сколько там судьбой отпущено. Не в лесу же живу, а среди людей, многие соседи остались дома, друг другу помогаем, поддерживаем, не даём унывать. Да, я никогда не настаивал на переезде туда, какой папа хочет быть своему ребёнку обузой? Там жена молодая, дитё, два годика пацану, и куда я к ним? Но было бы так хорошо, если бы он меня хотя бы на праздники пригласил, я ведь не прокажённый. Ко мне они не ездят, внука я не видел. Тоскую сильно, всё-таки старость делает человека ребёнком, возвращает в детство. Мне стыдно вам такое говорить, правда. И сына я не осуждаю, но всё-таки очень хотелось бы их всех увидеть, особенно внука.

Мир? Мир – это всё. Я не знаю, что сказать о мире. Никого ни в чём не убеждал никогда, и желания никакого нет. Если человек не понимает, что война – это ужас, а мир – это хорошо, значит, этот человек идиот, и доказывать смысла нет».

Фото: Rémi Walle on Unsplash

«Черноморка» в Telegram и Facebook