Еще совсем недавно «Черноморка» пристально следила за каждой новостью об Олеге Сенцове. Очень переживали из-за голодовки и обрадовались, когда она прекратилась. Благодарили Запад за каждую инициативу, которая приближала его освобождение. И (мягко скажем) недоумевали при появлении информации о жестоком обращении российской людоедской системы в отношении Олега.

Но 7 сентября мы испытали одновременно облегчение, радость и счастье. Больше не надо в каждом тексте уточнять и напоминать, что Олег Сенцов «незаконно находится за решеткой в российской тюрьме по сфабрикованному уголовному делу», ведь он вместе с 34 другими украинскими политзаключенными и военнопленными вернулся в Украину.

Отныне он просто украинский кинорежиссер Олег Сенцов, но с приставкой «бывший политузник Кремля».

Этим материалом мы не хотим сказать, что перестаем следить за Сенцовым. Просто констатируем – теперь Олега будет очень мало в информационном поле. И это решение принял он сам.

«Я буду участвовать в каких-то интервью, передачах, но это будет решаться в индивидуальном порядке, лично мною. Потому что для меня это более удобный формат, более приемлемый – зачем сто раз выходить и говорить одно и то же.

Простите те, кому мне придется отказать, это будет подавляющее большинство. Я очень надеюсь, что на меня не будут обижаться и считать, что я неблагодарен, примут с уважением и пониманием мою позицию, и мы не рассоримся с вами», – сказал Олег вначале пресс-конференции 10 сентября.

Поэтому «Черноморка» не может пройти мимо первого после освобождения большого интервью Сенцова.

Дальше главное из откровенной беседы журналистов Громадського Натальи Гуменюк и Анастасии Карякиной с Олегом. Напоминаем, такое может повториться нескоро.

О СИТУАЦИИ В КРЫМУ ВЕСНОЙ 2014 ГОДА

«Я там был не один. Было много ребят, которые были против того, что происходило. Кто-то активно, кто-то пассивно.

Понятно, что шло давление очень большое со стороны российских оккупантов и коллаборационистов, тех, кто с удовольствием приветствовал Россию. Кто-то пассивно приветствовал, просто считая, что при России будем лучше жить, богаче, им политика была не интересна.

Те, кто был активно против – у них серьезная борьба была, и они рисковали очень сильно – здоровьем, свободой и жизнью. Несколько людей пропали без вести, некоторых убили. Военных нескольких убили. Атмосфера была очень тяжелая.

Для кого-то это был праздник, для меня – нет. Я знал, что собой представляет РФ, режим Путина, и что ничего хорошего для нас он не несет. Людей, которые этого не понимали, их вели, как такой красивой дудочкой. Красивая мелодия вела их в какое-то болото. Ну вот они пошли за ней, что теперь поделать?

Атмосфера была, конечно, неприятной, даже не в том плане, что было опасно, а было просто ощущение, что тебя насилуют морально. И это неприятно, когда тебя принуждают к чему-то, чего ты делать не хочешь. Вот эта атмосфера чувствовалась и очень сильно давила на тех людей, которые остались там, которые не могут выехать по каким-то обстоятельствам. И она продолжает давить очень сильно, они себя чувствуют действительно в оккупации».

«ПУТИН ВЫБРАЛ ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ МОМЕНТ, КОГДА НАПАДАТЬ»

«У некоторых было такое ощущение, что Киев нас бросил. Они высказывали это вслух. Но многие крымские активисты на Майдане не были, а я был большую часть времени, и я хорошо понимал, что там события были очень сильные, яркие, и проблем было много после этого в самом Киеве с вхождением новой власти.

В половине городов восточной и южной Украины были проблемы, мы не контролировали в конце февраля Харьковскую областную администрацию, там сидел антимайдан, если вы помните. То есть боялись за Харьков. Проблемы были в Донецке, в Днепре, в Одессе, и в Крыму в том числе. Поэтому это была общая проблема у всех.

Потом потихоньку наши силы стали побеждать, а в Крыму – наоборот. Трудно было действовать. Я просто себя ставлю на место руководства тогдашнего Киева: что можно было предпринять? Возможности что-то сделать было очень мало. Инструментов было мало, в том числе силовых, потому что армия была, сами помните, в каком состоянии, милиция тоже дезориентирована и вряд ли бы поддерживала майдановскую власть.

Это была игра, в которой тяжело было победить, практически невозможно. Путин выбрал очень хороший момент, когда нападать. Сделал бы он это на месяц позже – у него бы не получилось ничего.

Крым на протяжении всего Майдана готовили к тому, что вот, смотрите, что происходит в Киеве, там плакаты висели, передачи выходили, население было очень заведено в отрицательном плане по отношению к Майдану и к Украине. Соответственно, к России они потом и побежали, многие – с удовольствием. В том числе, из-за боязни «Правого сектора», «бандеровцев» и прочих обычных кремлевских страшилок».

КАК НУЖНО БЫЛО БОРОТЬСЯ С ОККУПАНТАМИ В КРЫМУ

«Я всегда говорил одно: я поддержу любую форму сопротивления – от листовок до каких-то более серьезных вещей, но я никогда не поддержу действия, направленные против жизни и здоровья других людей. Война не шла, в нас не стреляли, соответственно, мы не имели права стрелять в ответ.

Эскалация насилия приведет к большим жертвам, это неправильно. Я по природе своей пацифист – в мирное время».

О СФАБРИКОВАННОМ ДЕЛЕ

«Это было совершенно случайно. У них просто была задача – сделать громкое дело. Они уже потом, только через день, узнали, что я режиссер, что кто-то меня знает, меня уже узнают, что-то пишут. То есть это было случайно, им все равно было, кто. Им главное, чтобы кто-то был, кто обладает определенным уровнем знаний, у кого есть связи с Киевом.

Их задача была, чтобы я дал показания на кого-то из руководства Киева. Если вы помните, было начало мая 2014 года, приближались президентские выборы. У меня была визитка Кличко, мне кто-то дал на Майдане. Ее нашли, еще визитки каких-то депутатов Меджлиса. Назови любую громкую фамилию – и получишь всего 7 лет. Нет – 20 лет. Я сказал – нет, получил 20, как в магазине».

О ПЫТКАХ

«Я вначале попал в «Лефортово», дал объяснения своему адвокату по поводу этих пыток. Затем в суде выступил. Я могу это каждый раз рассказывать, но это не доставит мне какой-то моральной боли, такие вещи меня не задевают.

Просто есть люди, которые пережили намного большие страдания, намного большие пытки, намного большее унижение, моральное и физическое. Например, Карпюк, Клых.

И которые все еще сидят в тюрьмах на Донбассе. И то, что там происходит – это страшные вещи. Поэтому говорить о том, что было со мной, – это такой небольшой эпизод, который не стоит упоминания вообще.

Насчет того, кто там был – это были сотрудники ФСБ, московская группа, приехавшая специально по заданию. Мы это недавно обсуждали с Закревской и в прокуратуре Крыма, они показания снимали.

Я пришел, показания дал, потому что это на ФСБ показания, на их действия, для Гаагского трибунала. Зло должно быть наказано.

Там были сотрудники этого ФСБ и несколько сотрудников СБУ, перешедших на ту сторону. Выслуживались, чтобы их взяли на новую службу».

ПРО ОБЩЕНИЕ С РОССИЯНАМИ, КОТОРЫЕ ВОЕВАЛИ ПРОТИВ УКРАИНЫ

«Я вот с ним общался, с грушником, во время своего последнего слова я говорил об этом человеке. Единственное, что я там перепутал месяц и сказал, что еще в марте их привезли. На самом деле, я перепутал месяц – в феврале, конечно же. Команда прошла 23 или 24 февраля, когда Майдан уже победил. То есть этот план у Путина был, наверное, готов, и он решил его пустить в действие, пока такая ситуация.

И вот за 2-3 дня еще до захвата административного здания, 27 февраля захваты начались в Крыму, их привезли из Новороссийска на катерах, грушников, они готовились. Он про это рассказывал спокойно. Он воевал под Иловайском. Говорит: это наша работа, мы там делали основные вещи, «ополченцы» так – на подхвате были. Он это в открытую говорил, чего ему стесняться? Он там по другому делу в тюрьме был, его за убийство судили. Он сказал как есть.

Я, более того, с двумя «ополченцами» пересекался на этапе. Я, в основном, сидел в местах, где все очень изолированно. А когда едешь из одного места в другое – бывает, что через этапные тюрьмы как-то можно что-то там. Я ведь и фотографию успел одну сделать, и к родным дотянуться как-то, и пообщаться вот с такими людьми.

Два «ополченца», один за деньги воевал. У него с головой начались проблемы. А второй искренне поехал воевать «за Новороссию, за новую Россию». Причем он был в розыске в России, против Путина, за экстремизм. Он считал, что именно там они построят новую Россию, свободную от Путина. Какой-то идеализм странный у него был в голове, он, конечно, прошел через год у него.

Говорю: хорошо, мы здесь, в тюрьме, не будем друг с другом воевать уже, здесь так не принято – за эти вещи воевать. Он как бы уже разочаровался во всем этом деле. Я его спросил: а как так получилось? Он просто приехал как доброволец из России. Как вот вы украинскую регулярную армию побеждаете? Говорит: у нас всего больше. У нас танков больше. У нас больше бензина, оружия, ракетных сил больше. Конечно, нас не могут победить».

ПРО ГОЛОДОВКУ

«Я готовился ко второй голодовке весь этот год. Все почему-то решили, что я должен выйти таким же, каким я был в конце голодовки. Нет, прошел год, я восстанавливался, активно питался, занимался спортом, мне дали возможность заниматься спортом, лишь бы сидел спокойно.

Я готовился, восстанавливал здоровье к следующей голодовке, потому что понимал, что если ничего не произойдет после выборов нового президента, если опять ситуация зайдет в тупик – я снова начну голодать. Я понимал, что вторая голодовка уже не привлечет столько внимания как первая, но выхода не было, поэтому я готовился.

Но потом пошли какие-то подвижки, разговоры о обмене и прочих шагах навстречу. И я сказал адвокату, только он был в курсе этого: я придержу крайнюю меру на тот случай, если опять мосты будут сожжены. Но потихоньку все у них наладилось, поэтому к этому не пришлось прибегать».

СОВЕТ РОДСТВЕННИКАМ УКРАИНСКИХ ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫХ В РФ

«Маме я говорил, что не надо писать о помиловании, что это бесполезно. Захотят – сами помилуют, когда нужно будет. Этот не работает инструмент однозначно.

Я знаю, что точно не надо делать. Не нужно хоронить себя – это в первую очередь. Я себя не хоронил. Я ни дня в тюрьме не потерял зря. Я всегда знал, что мы победим, всегда знал, что нас освободят. Каждый день. Я вообще не впадаю в депрессию. Бывают тяжелые моменты, трудные, когда очень тяжело. Но бывают редко, они недолгие и их никто не видит. А так я старался и мыслить позитивно, и внутри себя настраиваться позитивно.

Соответственно, также была настроена моя родня, потому что мы похожи друг на дружку, они меня этим поддерживали. Я знал, что они тоже крепкие и верят в лучшее.

Самое главное, чего делать не нужно – настраивать себя на плохое и мысленно себя гнобить. Это быстро сведет в могилу. В жизни всегда происходит то, что должно происходить. Так и никак по-другому. Надо принимать и идти дальше, и все будет хорошо».

ПРО ОККУПАЦИЮ КРЫМА

«Там все раскололось в тот момент (весной 2014 года – ред.). У меня половина друзей за Украину, половина – за Россию. У меня семья пополам тоже. Раскол прошел через весь Крым.

Кто захотел – тот уехал, кто не мог там находиться. Уходили же не потому что там стало намного хуже жить. Там лучше жить не стало, как обещали. В этом ситуация. И кто хотел, тот уехал, потому что жить в этой атмосфере очень тяжело.

Я ее успел почувствовать за два месяца до (незаконной – ред.) аннексии, после референдума этого. Я почувствовал, как оно сгущается, все это удушье. И за пять лет оно стало только хуже. Форточку закрыли и все – воздух закончился. Кто-то живет, кого-то это устраивает, а кому-то тяжело, но он по каким-то обстоятельства еще не выехал. Но все, кто не мог уже там находиться и у них получалось уехать – они уехали».

ПРО КРАСНЫЕ ЛИНИИ В ПЕРЕГОВОРАХ С ПУТИНЫМ

«Я никогда не признаю Крым частью России. Это не обсуждается даже. То же самое – донбасские «республики» являются искусственными сателлитами РФ, соответственно, это часть Украины, я никогда не признаю сепаратистских настроений или желания присоединиться к России.

Мы одна страна, эти территории у нас отторгли, и мы никогда с этим не смиримся. Все. Обо всем остальном можно разговаривать».

О ТОМ, ЧТО В УКРАИНЕ С 2014 НЕМНОГОЕ ИЗМЕНИЛОСЬ

«Опять же, я оговорился, что это предварительные выводы. Мне было самому интересно. Все-таки я понимал, что я пребываю в изоляции, об Украине знаю мало, и мне хотелось увидеть, что изменилось. Мне многие писали, там же обычно «Зрада и Перемога» – два мнения. У нас как обычно – черное и белое. Но мир же не черно-белый, он цветной, откройте глаза, так не бывает. Поэтому мне интересно, чего все-таки больше.

«Зрада» – это неправильная формулировка. «Перемога» – мы разве победили всех? Мы что, уже в ЕС вступили, Путина победили? Нет. Соответственно, нет ни «зради», ни «перемоги». Есть какая-то ситуация, такая, какая есть. Вы ее знаете лучше меня. Я просто со стороны смотрю. Я ожидал, что перемен будет больше. Они есть, однозначно. Какие-то вещи радуют очень сильно, а какие-то наоборот огорчают – то, что так и не было сделано.

Паспорт я получил, за 5 дней сделали. Это плюс, который я увидел, однозначный. Остальное…

Я вот езжу по Киеву, он такой же, как был в 2014 году. Я уже говорил друзьям своим, что, возможно, проблема в том, что контраст между Киевом 14 года и Киевом 19 года не такой сильный, как между Лабытнанги 19 года и Киевом 19 года. Впечатления не такие сильные».

КАК РОССИЯНЕ ВИДЯТ ВОЙНУ ПРОТИВ УКРАИНЫ

«Большинство видит так, как пропаганда им показывает. Они это все в чистом виде воспринимают. Ну, не 80%, 70, может быть. Выборка была специфическая, но все равно это тоже люди, которые смотрят, вот что показывают – в то они и верят. В этом плане.

Они не очень верят Путину во внутренней политике, понимают, что многие воруют, и он тоже всю эту мафию возглавляет, грубо говоря. Но внешнюю политику они поддерживают. Ненависть такая у них к Украине, даже презрение к Украине, к Европе, к Америке очень сильное. Оно прививается ежеминутно.

Любой канал включи – это сквозит все пять лет. Люди этим пропитались, они по-другому не воспринимают это».

О ТОМ, ЧТО УКРАИНЦЫ МНОГОГО ОЖИДАЮТ ОТ СЕНЦОВА

«На YES меня завели к молодым лидерам на пять минут буквально пообщаться. Я говорю: какой-то вопрос задайте. Они задали вопросы, я вот знал, что ответить.

Проблема Украины на прошлом примере и на моем, что вы ждете, что придет какой-то мессия, за вас все решит. Как только вы поймете, что вам не на кого надеяться, кроме самих себя, и будете так жить, исходя из такой философии, у вас все в жизни будет хорошо. Я уже давно живу, надеясь только на самого себя».

ПРО ЯЗЫКОВОЙ ВОПРОС

«Из-за того, что вопрос языка решался очень коряво, в том числе, и возникла крымская проблема. Из-за того, что украинизация проводилась не очень правильно, возникло отторжение крымчан к украинскому языку, к украинской культуре.

С другой стороны заходила российская культура, которая была такая доступная, хорошая, такая прекрасная. И это была проблема, которая за 20 с лишним лет независимости не была правильно решена. И в итоге получили Крым.

И это проблема, потому что этот язык – это очень аккуратная тема, очень осторожная, и нужно подходить очень правильно к этому вопросу. Из-за того, что политика велась неправильно, вот результат».

ПРО НАДЕЖДУ САВЧЕНКО

«То, что она делала, это было искренне. Другое дело, что действия неправильные. Все надеялись, что она что-то сделает полезное для Украины, я в том числе на это надеялся. Но у нее не получилось. Что поделать?».

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook