На «Черноморке» – история человека, которая невозможна без искусства, таланта, который спасает, и творчества в условиях войны.

Позывной «Злой» вечно улыбчивому и позитивному Сергею Батрамееву был явно не к лицу. Но именно под таким псевдо его помнят в батальоне «Донбасс», куда Сергей пошел воевать в 2014-м. При выходе из Иловайского окружения, он попал в плен боевиков, где пробыл 33 дня. Но даже об этом опыте он рассказывает все с той же улыбкой и шутками.

На фронт Батрамеев вернулся уже с другим позывным и с новым амплуа. Мы познакомились с Сергеем летом 2016-го в Марьинке, где он тогда служил разведчиком. Изрядно поводив нас по передовой, показав свежие воронки и разрушенные за последнюю неделю здания, Сергей вдруг заговорил об искусстве. Оказалось, в свободное от боев и выходов время, он рисует. Через несколько минут он вынес с подвала рисунок с совсем свежими красками. На нем – ночь, зеркало и свеча. И несколько набросков ручками – девушка с волосами в цветах.

На пятом году войны Сергей Батрамеев все еще носит камуфляж. Теперь он офицер и сетует, что больше «бегает с бумажками, чем с автоматом». Сейчас Батрамеев снова в зоне ООС, но, несмотря на полное отсутствие свободного времени, любви к рисованию не изменил – и всего за несколько дней разрисовал стены дома, где живет с бойцами «на радость солдатам».

Я пошел воевать в 2014-м. Увидел, какой беспредел происходит на востоке, и не хотел, чтобы этот беспредел был у меня в Киеве. Поэтому решил пойти и остановить все это там. Почему батальон «Донбасс»? Мне было все равно, в какое подразделение идти. «Донбасс» формировался возле Киева, и я пошел туда. При выходе из Иловайска попал в плен, пробыл там 33 дня. Там впервые за время войны начал рисовать. До этого у нас все время были переезды, бои и на это попросту не было времени.

Первые две недели в плену мне доставалось. Нас держали в подвале, в таком себе убежище. Как-то раз нормально так досталось в подвальчике. После этого сидел. Есть бумага, карандаш – почему бы не нарисовать что-нибудь. И как-то мысль мелькнула – «пригодится может где-нибудь». Нарисовал, положил в карман. Через пару дней выводят по 12 человек наверх. Первую партию вывели, вторую партию. Потом нас выводят, ставят лицом к стене и сзади человек ходит и спрашивает нас: «Кто хочет кровью искупить свою вину и идти на штурм Донецкого аэропорта?». Все молчат. А он продолжает, мол, до вас все 24 человека согласились. Мы понимали, конечно, что вряд ли такое вообще возможно, ну и все дальше молчим. Нас развернули, сказали снять верхнюю часть одежды. Я снимаю, а у меня подтяжки были белые. И они мне: «Ты что, скинхед, что у тебя подтяжки белые?». Я честно говорю, что нет, это чтоб штаны не спадали. А я не скинхед, а художник. Ну и показал те рисунки – один портретик, один пейзаж. Один из них посмотрел, повертел в руках и сказал: «Да, действительно хорошо».

На следующий день меня опять вывели из подвала. Привели в кабинет. Я думаю: «Все, допрос будет». Ну и приготовился уже к худшему… Захожу, сидит за столом человек, протягивает мне лист. А там распечатанный на принтере портрет женщины. И спрашивают: «Сможешь нарисовать?». Я ему говорю, что в последнее время больше с автоматом бегал, а не с карандашом. Он: «Ну, попробовать можешь?». Ну, я и нарисовал ему ту женщину.

После этого мое положение там резко поменялось. Бить перестали совсем. Но постоянно просили рисовать им эскизы для татуировок. И я рисовал. А еще, когда мы сидели в подвале, я там частенько рисовал на стенах. Море, пальмы, пляж. Такие рисунки… диаметрально противоположные тому месту, где мы находились.

После освобождения я подписал контракт с ВСУ и служил разведчиком. Когда мы были в Марьинке – нарисовал несколько картин. Немного – штуки 3-4. Рисовал и ручкой, и маслом. Попросил прислать мне из дому мои краски, кисти, мастихины (инструмент, использующийся в масляной живописи для смешивания или удаления незасохших остатков красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст – ред.), те, которыми еще до войны пользовался. Что-то попросил докупить и тоже прислать по почте.

В Марьинке с 19:00 и до часа ночи примерно ежедневно были перестрелки. А днем – относительно тихо было. Как есть время свободное – садился в беседке в одном из дворов и рисовал. Как раз освещение хорошее – в подвале ж особо не порисуешь. Лето было тогда, помню, рисовал на бумаге маслом (холстов, увы, не было), а чтоб краски не застывали в перерывах – прятал в подвал. В подвале самом особо не порисуешь: разве что черно-белые рисунки, с красками не выйдет – когда выйдешь на солнце, цвета будут выглядеть совсем по-другому.

Позже стал замполитом, много бумажек, опять-таки не до рисования было. А потом, как-то год назад взялся и начал много рисовать, когда мы как раз в зоне АТО были. Разное – и портреты, и пейзажи… Постоянно что-то рисовал. Ну и сейчас – разъезжаются мои солдаты, я остаюсь один и рисую на стенах. Точнее – на засаленных обоях. Думаю, приедут – обрадуются обновлению интерьера. На холстах рисовать, конечно, приятнее, но надо же красоты добавить в это унылое место. Рисовал пастелью и углем. Часто солдаты заказывают нарисовать их портреты. И пока они отсыпаются после заданий – я успеваю за ночь сделать рисунок.

Есть в моей жизни женщина, которая меня вдохновляет творить. Поэтому продолжаю и для себя понемногу рисовать.

Автор: Евгения Подобная
Фото из архива Сергея Батрамеева