Уроженец Симферополя Андрей Сенченко трижды избирался депутатом украинского парламента от Блока Тимошенко, был комендантом Октябрьского дворца во время революции 2014 года. Единственный оппозиционный депутат, который отказался подписывать “мировую” с Януковичем после массового расстрела протестующих в центре Киева 21 февраля 2014 года. По инициативе Сенченко началась водная блокада Крыма сразу после его аннексии.

Сейчас Андрей Сенченко никаких государственных постов не занимает – руководит правозащитной организацией “Сила права”. Эта организация помогает пострадавшим от российской агрессии. По иску одной из таких пострадавших суд запретил органам власти погашать тело и проценты по российскому кредиту в 3 млрд долларов США. В интервью LB.ua Андрей Сенченко поясняет, зачем это было сделано, и как это поможет компенсировать ущерб пострадавшим.

Почему вы занялись судебными тяжбами с Россией?

Я возглавлял в Раде комиссию по расследованию Иловайской трагедии, сталкивался с семьями погибших, с раненными и покалеченными солдатами. И, безусловно, возникал вопрос. Украинское государство за наш с вами, налогоплательщиков, счет оказывает помощь пострадавшим. Но это помощь. А кто будет компенсировать ущерб, нанесенный украинским гражданам? Этот вопрос оставался без ответа. Тогда я собрал команду юристов, в которую вошли разные специалисты: бывшие судьи, практикующие юристы, адвокаты, бывшие сотрудники МИДа. Вместе мы разработали правовую технологию, которая позволяет судиться с государством-агрессором.

Для нашей команды это война. Война на юридическом фронте.

Юридическая борьба с агрессором, направленная на получение компенсации нанесенного ущерба, должна идти по нескольким направлениям. Компенсация ущерба, нанесенного государству в виде разрушенной инфраструктуры, незаконной аннексии территории, незаконного использования природных ресурсов на оккупированной территории, захвата части нашего флота в Крыму и т.д. Второе направление – ущерб, нанесенный украинскому бизнесу. И третье — это ущерб, нанесенный украинским гражданам.

Государство уже три года имитирует усилия по юридической борьбе с агрессором. Ярким примером такой имитации является ГАО “Черноморнефтегаз”, после оккупации Крыма перерегистрированное в Киеве. Эта структура, вместо штаба по юридической борьбе за имущество госкомпании, наш газ и наши месторождения, превратилась в теплое место для трудоустройства приближенных бывшего премьера Яценюка.

Правительства меняются, а результативных усилий по-прежнему нет. Нет не только исков к агрессору, но даже документально подтвержденного расчета ущерба, нанесенного Украине вооруженной агрессией России и оккупацией наших территорий.

Что касается пострадавшего бизнеса, то он тоже брошен государством на произвол судьбы. Дорожная карта не разработана, получить от государства профессиональные консультации невозможно. В итоге самые крупные, такие как Ощадбанк или Приватбанк, изобретают велосипед поодиночке, а у остальных на это просто сил нет. Пострадавшими же гражданами, кроме нашего движения «Сила права», не занимается никто.

Возможно, нет эффективных механизмов удовлетворения таких претензий?

Есть известный пример военного конфликта между Ираком и Кувейтом. Двое суток длились военные действия. После этого было семь месяцев оккупации. Кувейт, по сравнению с Украиной, это просто точка на карте. Однако, общая сумма претензий Кувейта к Ираку составила 462 млрд долларов. На осень прошлого года были рассмотрены и признаны претензии более более чем на 142 млрд долларов. По остальной сумме работа продолжается. Больше 40 млрд уже выплачено.

Кувейт вовремя позаботился об этом. Они обосновали иски и подали их в интересах пострадавшего государства, пострадавшего бизнеса и пострадавших граждан. У нас же по государству нет ничего, по бизнесу есть отдельные очень затратные инициативы. И по гражданам работаем только мы.

Государство, возможно, все еще документирует?

Еще Арсений Петрович говорил, что за ущерб, нанесенный в Крыму предъявим иск на триллион гривен. Я спрашивал у его окружения, почему триллион. Говорят, цифра красивая. Долгое время попросту имитировались усилия, реальная работа началась только год назад, когда появился новый уполномоченный по работе с Европейским судом по правам человека Иван Лищина. Вот он начал этим реально заниматься.

Когда у вас было первое судебное решение?

Первое решение было в Суворовском суде Херсона в конце августа 2015 года. Но до того, как обратиться в суд, надо было разработать стратегию. Наша судебная система не сталкивалась с такой темой. И первый вопрос — куда обращаться? Есть расхожий штамп, что нужно судиться в международных судах. А в каких?

Сейчас Украина судится с Россией в Международном суде ООН, например.

Международный суд ООН уполномочен рассматривать только те споры, на рассмотрение которых есть согласие обеих сторон. Российская Федерация такого согласия не даст. Как получилось, что суд ООН все же рассматривает несколько исков от Украины против России? Дело в том, что в тексте ряда международных конвенций была заложена норма, предусматривающая, что страны, подписавшие и ратифицировавшие их, изначально согласились на юрисдикцию Международного суда ООН в спорах, касающихся выполнение этих соглашений. Поэтому по двум конвециям (о запрете финансирования терроризма и о ликвидации всех форм расовой дискриминации) суд дела рассматривает. Но это не тот случай, когда пострадавшие от российской агрессии граждане могли бы добиться компенсации ущерба.

Традиционная инстанция для рассмотрения исков граждан – это Европейский суд по правам человека, но он не является эффективным механизмом для удовлетворения претензий миллионов граждан. То есть в ЕСПЧ могут десять, двадцать, сто человек обратиться. Можно получить два десятка решений лет за восемь… Такие решения интересны, как примеры, как индикатор. Но у нас более 10 тысяч погибших военных и гражданских. Если эти 10 тысяч семей обратятся в ЕСПЧ с иском против Российской Федерации, то Европейский суд не в состоянии не то что рассмотреть эти иски, но даже установить, в самом ли деле эти люди погибли в результате российской агрессии или нет. А может там ДТП или просто естественная смерть? Поэтому, это не инструмент для удовлетворения справедливых претензий миллионов пострадавших.

Какой путь предлагаете вы?

Мы искали технологию, которая позволила бы каждому пострадавшему обратиться в суд. Когда я говорю каждому, то имею в виду следующие категории:

• – семьи погибших военных и гражданских;
• – раненных и покалеченных военных и гражданских;
• – военнослужащих, побывавших в плену;
• – гражданских лиц, незаконно лишенных свободы, подвергшихся пыткам;
• – граждан, утративших личное имущество и
• – вынужденных переселенцев.

В общей сложности таких людей на свободной территории страны около двух миллионов. И еще примерно столько же на оккупированных территориях.

Первые 4,5 месяца у нас ушло на разработку правовой стратегии. Потому что никакой практики в нашей стране на эту тему еще не было. Судебная система и государство были к этому абсолютно не готовы. К февралю-марту 2015 года мы уже имели стратегию, начали готовить первое заявление в суд. В мае 2015 года, как я уже сказал, обратились в Суворовский суд Херсона. Это было заявление об установлении юридического факта вынужденного переселения от имени Анны Андриевской, журналистки Черноморской ТРК (телеканал принадлежит Сенченко, – ред.). У ее родителей дома в Крыму были обыски ФСБ. В итоге она покинула Крым. И, став вынужденной переселенкой, обратилась с нашей помощью в суд как пострадавшая от российской агрессии.

Наша правовая стратегия разбита на два этапа. Первый — это установление юридического факта того, что конкретный человек, не какая-то категория граждан, а конкретный заявитель пострадал в результате российской вооруженной агрессии и оккупации части территории нашей страны. На этом этапе не предъявляются имущественные претензии к России и не возникает спора о праве.

В дальнейшем, после проведения расчета ущерба, мы обращаемся с исковым заявлением о взыскании суммы ущерба с государства-агрессора.

Для чего мы разбили технологию на два этапа? Во-первых, если бы мы сразу подавали иск против Российской Федерации, то ни одного решения бы не было. И так приходится сталкиваться с жесточайшим сопротивлением судебной системы и абсолютным нежеланием многих судей рассматривать такого рода заявления.

Кроме того, обращаясь с заявлением на установление юридического факта, мы преследуем несколько целей. Первая — помочь человеку зафиксировать судебным решением юридический факт. Вторая – легализовать в судебных решениях доказательства российской агрессии, оккупации, т.н. эффективного контроля агрессора над частью территории Донбасса. Факты, зафиксированные в решениях украинских судов, могут быть использованы дальше государством как доказательство в том же суде ООН. Эти решения будут важны для исков государства Украина против России, как агрессора, и для будущего, я в этом уверен, суда над военными преступниками, толкнувшими Россию на вооруженную агрессию против Украины.

Насколько правомочны решения украинских судов в отношении России?

Нам со старта надо было найти ответы на несколько новых для нашей судебной системы вопросов. Насколько правомочны украинские суды рассматривать такого рода заявления, когда ответчиком является другое государство? Возникает вопрос судебного иммунитета государства. И мы очень серьезно изучили этот вопрос.

До Второй мировой войны 100% стран исходили из концепции абсолютного иммунитета государства. То есть одна страна не имела права на своей территории судить другую. Но после Второй мировой постепенно начала формироваться новая концепция – функционального иммунитета государства, которая в целом сложилась где-то в 1960-х годах.

В рамках этой концепции есть два важных принципа. Первый говорит о том, что если одно государство в своих действиях в отношении другого государства вышло за пределы суверенных полномочий, оно утрачивает судебный иммунитет в судах этого другого государства. Ведение войны и захват чужой территории — это очевидный выход за пределы суверенных полномочий. Второй принцип звучит таким образом: если в результате действий одного государства, совершенных на территории другого, погибли граждане этого другого государства, либо их здоровью или личному имуществу нанесен ущерб, то виновная сторона не обладает судебным иммунитетом в судах государства, граждане которого пострадали.

Было две попытки урегулировать эти нормы на международном уровне. Но, к большому сожалению, безуспешные.

Страны общего права, т.е. британской ветви права, пошли в этом вопросе нетрадиционным для себя путем — путем принятия законов. Хотя там прецедентное право. Мы же от такой идеи отказались, потому что возникала бы проблема обратной силы закона. Если бы летом 2015 года украинский парламент принял такой закон, то как потом обращаться в суд по событиям в Крыму, по первым событиям на Донбассе? Поэтому мы пошли тем же путем, которым пошла континентальная Европа или страны так называемой романо-германской ветви права. Хотя в целом для этих стран характерно регулирование отношений законами, в вопросе судебного иммунитета государства они пошли по пути формирования судебной практики. И мы избрали такой же путь.

Нужно было разобраться и доказать судебной системе, что мы правы. И мы смогли это доказать и на уровне судов первой инстанции, и второй, и на уровне высшего специализированного суда, который уже не единожды рассматривал наши кассационные жалобы и принимал по ним положительные решения. Мы смогли сформировать в стране судебную практику, основанную на концепции функционального иммунитета государства.

Знает ли Российская Федерация об этих судах и принимает ли в них участие?

Одной из стартовых задач было правильно уведомить Российскую Федерацию. Это не проходной вопрос. Дело в том, что многие суды пытались нас направить в колею, очерченную Минской конвенцией о международной правовой помощи в рамках СНГ. Но мы смогли доказать судам, что, во-первых, мы не нуждаемся в правовой помощи со стороны государства-агрессора, что само по себе было бы абсурдно. Второе. У нас нет необходимости вручать судебные документы на территории другого государства некоему физическому или юридическому лицу. Нам нужно вручить эти документы непосредственно этому другому государству. И поэтому мы, опираясь на Венскую Конвенцию о дипломатических отношениях и на Положение о Посольстве Российской Федерации, доказали, что суд имеет право направлять все документы в адрес российского посольства. И это будет корректным механизмом уведомления.

У нас не было ни одного заседания суда без подтверждения, что Российская Федерация своевременно уведомлена и получила все документы. Если такое подтверждение не пришло, то заседание переносится, и посольство уведомляется повторно.

Российская Федерация пока не принимает участия в процессах и не пользуется своим правом на апелляцию. Но как только зайдут в процесс, они признают юрисдикцию украинских судов по этим вопросам. Пока они еще питают какие-то иллюзии. Но это закончится. И тогда они будут ожесточенно сопротивляться.

И сколько сегодня таких решений?

Решений, устанавливающих юридический факт уже более сотни. Они получены в судах 17-ти областей Украины. Это уже можно считать сформированной практикой. Сначала мы начали работать с вынужденными переселенцам, получили несколько положительных решений. Дальше, появился «пилот» по семьям погибших военных. Один, второй, третий. И после этого мы уже стали действовать по этому направлению шире. Появились решения по раненным и покалеченным. В июне прошлого года мы попытались вбросить одномоментно сотню заявлений в разные суды, но сходу получили процентов 80 отказов. Не по сути, а вообще в рассмотрении такого рода заявлений. Мы все эти отказы «переломили» в вышестоящих судах и, сделав выводы, усилили наше представительство в судебных процессах. На сегодня у нас в разной стадии в работе находится более 7 тыс. заявлений пострадавших граждан.

Обратите внимание на ёмкость этих решений. Вот решение Голосеевского суда Киева об установлении юридического факта на 15-17 страниц. Обычно решение об установлении юридического факта (например, отцовства) занимает 3-4 страницы.

Мы добиваемся очень емких решений, основанных на глубоком анализе представленных в заявлении доказательств.

Как структурно выглядит заявление. Давайте возьмем пример с крымским переселенцем. В заявлении четыре блока. Первый — доказательство российской агрессии и оккупации Крыма. Второй — примеры или доказательства нарушений прав украинских граждан в оккупированном Крыму со стороны государства-агрессора. Третье — приводим доказательства нарушений прав человека в отношении той категории наших граждан, к которой относится заявитель (например, крымских татар или призывников). И только четвертый раздел — это это индивидуальные обстоятельства человека. У нас ведется база данных доказательств российской агрессии, военных преступлений, нарушений прав человека и тд. И мы из этой базы данных в первые три раздела добавляем дополнительные доказательства. Мы добиваемся, чтобы суд хотя бы половину из приведенных примеров рассмотрел, оценил, признал доказательствами, и описал в решении. Как только суд какие-то из этих фактов легализовал в решении, мы в базе данных помечаем, что факт такой-то легализован таким-то решением. И мы эти факты во второй раз не используем. Идет новый заявитель. Мы из базы берем новые доказательства, чтобы суд их своим решением легализовал. То есть сегодня эта информация есть на официальном сайте СБУ, Генштаба, РНБО или в СМИ. Но после рассмотрения и признания судом она уже становится доказательством, признанным судом, а не обычной информацией или статьей.

Такие доказательства могут не касаться непосредственно заявителя, но по месту или по времени события они соответствуют личным обстоятельствам человека. То есть, если во время прорыва из Иловайского котла погиб человек и семья погибшего обращается с нашей помощью в суд, то у нас достаточно много данных о том, что творилось в Иловайском котле при прорыве. Есть в таких случаях официальное расследование гибели военнослужащего, справка о том, что он погиб тогда-то в таком-то месте. Но в этой справке ничего нет о том, что он погиб в результате российской вооруженной агрессии. Мы судом это устанавливаем.

Хорошо, факты, имеющие юридическое значение вы установили. Что дальше? Как вся процедура выглядит для конкретного человека?

Сначала мы помогаем пострадавшему подготовить заявление в суд на установление факта и вместе с ним добиваемся справедливого решения. При этом у Российской Федерации есть возможность подачи апелляции. После вступления этого решения в силу производится расчет ущерба.

Поскольку речь идет не о социальной помощи за счёт украинского бюджета и налогоплательщиков, а о компенсации ущерба за счёт государства-агрессора, мы опираемся не только на законодательную и нормативную базу нашего государства, но и на практику Европейского суда по правам человека, а также на мировую практику.

Вы в решении фиксируете суммы не только в гривне, но и в инвалюте?

Да, на момент подачи иска. Фиксируем в евро, поскольку опираемся на практику Европейского суда по правам человека. И потому, что ответчиком является иностранное государство.

У нас четко отработана методика расчета ущерба для вынужденных переселенцев, граждан, утративших личное имущество и семей погибших. Самая тяжелая категория – это раненные. Потому, что каждое ранение абсолютно индивидуально.

В настоящее время наша команда работает над методикой расчета материального и морального ущерба, связанного с ранениями и увечьями, причиненным российской вооруженной агрессией гражданским лицам и военнослужащим.

Мы разрабатываем достаточно логичный механизм, который опирается не только на существующую в стране, но и на мировую практику.

Какие именно цифры фигурируют в исках?

У нас, например, есть целая череда решений по Хмельницкой области в отношении семьи погибшего майора Ярослава Костышина. У него осталась вдова и две девочки-близняшки, которым было по 9 лет на момент гибели отца, и мама-пенсионерка. Вдова с детьми живет в Хмельницкой области, а мама в Ивано-Франковске. Получив одно решение, устанавливающее юридический факт гибели майора Костышина в результате вооруженной российской агрессии, мы потом провели расчет ущерба для его родных. В суде Хмельницкой области мы получили решение в интересах вдовы и детей на 190 тыс евро. И потом отдельно, опираясь на то же самое первое решение, мы обратились в суд в Ивано-Франковский суд и отсудили 60 тыс. евро для мамы-пенсионерки.

Сколько у нас подобных решений уже вступили в законную силу и находятся на стадии взыскания? Три. Но чем сдерживается этот процесс?

Если установление юридического факта сдерживалось нежеланием многих судей, боязнью рассматривать подобного рода заявления, то исковые заявления о взыскании ущерба сдерживаются нормами закона о судебном сборе. И у нас абсурдная ситуация, когда вынужденный переселенец в суде против государства-агрессора вынужден уплачивать судебный сбор. С моральной составляющей ничего не берется, а с материальной составляющей берутся определенные проценты. И даже при небольшом ущербе истец выходит на максимальную сумму в 8000 гривен. Ну какой вынужденный переселенец может заплатить 8000 гривен?

На пилотные процессы мы просто скидывались. Сами платили, вскладчину. Но чтобы такие иски шли массово, надо отменять судебный сбор для пострадавших от агрессии.

Как этого можно добиться?

Мы подготовили законопроект. Он зарегистрирован в Раде под номером 5183 еще в сентябре прошлого года. Законопроект решает две задачи: освобождает граждан, пострадавших от российской агрессии, от судебного сбора при подаче исков против государства-агрессора; и он меняет нормы, связанные с подсудностью, при подаче исковых заявлений. Потому что сейчас заявления на установление юридического факта пострадавший может подавать по месту жительства, а когда речь заходит об исках на взыскание ущерба, то их нужно подавать только в Соломенский суд Киева, по месту расположения посольства Российской Федерации. А может ли рассмотреть Соломенский суд два миллиона дел? Очевидно, что не может. А есть ли у людей возможность ездить в Соломенский суд, если этих людей жизнь раскидала по всей стране, если многие без жилья, без работы, без имущества? И в Киев надо будет ездить не единожды. Абсурдная ситуация! Несмотря на это, у Рады с сентября прошлого года на нашлось времени рассмотреть этот проект закона.

Комитеты мы уже «продавили», но надо зайти в зал, и надо, чтобы депутаты вообще удосужились понять, о чем там речь. А то они видят фамилию Тимошенко среди инициаторов, и начинается…

Вы говорите, что Соломенский суд не сможет рассмотреть два миллиона заявлений. Но и ваша организация не сможет организовать такой поток исков.

Когда мы начали этим заниматься, мы не ставили задачу получить 10-20 или 100 ярких решений, попиариться на них и все. Мы создали эффективный юридический инструмент и структуру, способную помочь каждому пострадавший от российской агрессии. Наша помощь абсолютно бесплатная. Мы не берем ничего ни на старте, ни в процессе, ни в процентах от отсуженного. Это абсолютно бесплатно для всех категорий пострадавших.

Построено это следующим образом. Есть головная структура, состоящая из шести подразделений и 23 юридических приемных по стране. Все это связанно единой электронной базой. Сегодня больше 200 человек работают в головном и региональных офисах.

Как это выглядит со стороны человека. В приемную на месте обращается пострадавший. Его встречает юрист-консультант. В основном это молодые юристы, прошедшие конкурсный отбор и дополнительную подготовку в наших структурах. Задача этого консультанта — рассказать ему о правах и возможностях. И если человек заинтересован в том, чтобы подавать такого рода заявления в суд, то его регистрируют в нашей базе данных, с его разрешения. Ему выдается памятка (есть памятки для каждой категории пострадавших) со списком документов, которые он должен принести в приемную. Это первый визит.

Второй визит пострадавшего — уже с документами. Наш юрист их смотрит, сканирует, добавляет в персональный файл человека. Основная задача юриста-консультанта — вместе с пострадавшим сформировать файл, состоящий из трех сегментов. Первый – персональные данные человека, с его письменного разрешения. Второй – копии всех необходимый документов. Третий – очень подробная личная история человека.

Когда это персональное дело готово, работа местного юриста-консультанта с этим заявителем закончена, за работу принимаются юристы головного офиса. В центральном офисе работают самые опытные юристы, это наиболее квалифицированная часть команды.

Подразделения головного офиса ведут все пилотные проекты, разрабатывают и постоянно совершенствуют шаблоны заявлений в суд для каждой категории пострадавших, ведут электронную базу доказательств, готовят расчет ущерба и разрабатывают соответствующие методики, занимаются розыском российских государственных активов в Украине и за рубежом, а также разработкой процедур исполнения судебных решений.

Эта же команда на основании материалов, поступающих из региональных приемных, готовит заявления в суды.Когда юристы в центре отработали заявление, оно снова переходит на местный уровень. В каждой региональной приемной есть старший юрист с опытом участия в судебных процессах. Именно он отвечает за представительство интересов пострадавших в суде.

Вся система нашей работы построена таким образом, что в электронной базе данных фиксируются все действия и все документы. Это позволяет контролировать движения по всем нашим делам во всех судах страны.

И вы думаете, что Россия будет платить по решениям украинских судов?

Мы твердо намерены добиваться исполнения решений судов и не рассчитываем на добрую волю государства-агрессора. Когда мы говорим об исполнении судебных решений, то я не могу раскрывать все нюансы. У нас есть много неприятных сюрпризов для Российской Федерации.

Мы постоянно занимаемся розыском российских активов в Украине и других странах, куда в перспективе собираемся обращаться и добиваться ареста имущества агрессора. Я со многими послами на эту тему говорил, решения показывал и рассказывал. Мы начали работать на эту тему с двумя зарубежными адвокатскими конторами: в Нью-Йорке и в Ванкувере. По всем доступным каналам мы разъясняем нашим зарубежным партнерам, что в нашем случае речь идет не о десятке упитанных акционеров ЮКОСа, а о тысячах и тысячах пострадавших украинских граждан: вдовах, сиротах, солдатах, потерявших руки и ноги, вынужденных переселенцах.

Когда мы придем арестовывать имущество агрессора за рубежом, опираясь на тысячи решений, вынесенных без участия государства по всей стране разными украинскими судами на основании индивидуальных заявлений пострадавших, отказать будет непросто.

По сути, наша стратегия является летальным оружием на юридическом фронте.

Почему этим не занимается государство?

Государство на юридическом фронте сейчас полностью повторяет свои ошибки весной-летом 2014 года. Когда все силовые ведомства воевали самостоятельно, кто как умеет, а действия между ними координировались по мобильным телефонам. При этом не было единого центра организации обороны страны — ставки верховного главнокомандующего. Тогда страну спасли добробаты и волонтеры.

Тоже самое сейчас на юридическом фронте: МИД, Минюст, Минфин – каждый сам по себе. Единого штаба на юридическом фронте нет.

Кто должен быть таким юридическим штабом, по-вашему?

Надо понимать, что от результатов борьбы на юридическом фронте во многом зависит не только судьба миллионов пострадавших, но и судьба нашей страны.

Это вопрос нацбезопасности, и значит центром принятия решений должен быть СНБО, а исполнителями Кабмин и профильные министерства.

Россия тоже активна на юридическом фронте. Они понимают, что общая сумма претензий пострадавших украинских граждан может превысить 100 млрд долларов и потому различными методами стимулируют подачу исков украинскими гражданами против собственного государства, а не против России, как агрессора. Если все эти претензии будут направлены государству-агрессору, то это станет актом возмездия, если же к государству Украина, то могут привести к финансовому и политическому банкротству нашей страны.

И судебная тяжба по 3 млрд долларов долга перед Россией — тоже вопрос нацбезопасности?

Конечно, иск такого размера — это тоже вопрос нацбезопасности.

В Минфине сперва очень негативно восприняли вашу активность в судах по блокировке выплаты этого долга.

Минфин, с одной стороны, продолжает болеть идеей реструктуризации долга перед агрессором, а с другой – озирается на стандартное правило МВФ, требующего, чтобы заемщики Фонда были добросовестными по отношению к другим кредиторам.

В этой ситуации министр Данилюк напрочь запутался и попытался начать переговоры, противоречащие закону Украины, наложившему мораторий на возврат этих средств, и решению суда, напрямую запрещающему предпринимать любые усилия по их возврату агрессору.

В конце концов мы всё же смогли убедить Минфин, хотя попытки опротестовать наши решения были.

Первое определение суда об аресте 3 млрд вступило в силу еще 15 июня 2016 года. Минфин опомнился только осенью после того, как я через прессу предупредил их о недопустимости ведения переговоров с Российской Федерацией о реструктуризации этого долга.

Вместо всей этой незаконной суеты Минфин и Нацбанк должны срочно перевести решение суда об аресте 3 млрд на английский и направить его в МВФ и посольства стран-учредителей МВФ с сопроводительным письмом такого содержания: «информируем вас о новых обстоятельствах, находящихся вне компетенции украинского правительства». Именно так, потому, что эти решения были вынесены без участия правительства по заявлениям пострадавших украинских граждан.

На Западе, в отличие от нас, понимают, что суды – это независимая ветвь власти и уважают судебные решения.

Но деньги Украина получила?

Если бы у нас признали факт войны, то вопрос возврата этих денег не стоял бы вообще. А поскольку у нас ситуация «антитеррористической операции», то никто не хочет создавать прецедентов, когда две страны не находятся в состоянии войны, но одна из них не хочет возвращать долги другой.

Именно поэтому Украина проиграла суд по этим трем миллиардам в Лондоне. Сейчас подана апелляция. Если мы и там проиграем, то какие варианты ответа у украинской власти?

Первый – остановить все соцвыплаты, не финансировать армию, отправлять деньги в Россию. А там же еще проценты, еще пеня-штрафы. Милларда 3,5 долларов государству-агрессору. Во-первых, невозможно все остановить ради этих выплат. Во-вторых, мы не позволим отдать эти деньги России.

Второй. Занять где-то 3,5 млрд долларов и отдать их государству-агрессору. И занять, не займут и отдать не позволим.

Третий. Договориться о реструктуризации. Это то, что все время пытался делать Данилюк. Условия той стороны понятны: забыли Крым, реализация Минских соглашений по путинскому сценарию… Тогда эти долги они, может, даже простят. Только украинское общество никому не позволит этого сделать.

Четвертый – не платить. Последствия понятны: аресты счетов банков, зарубежных активов государства и т.д.

Пятый и последний – наш вариант ответа России. Да, украинское правительство признает решение Лондонского суда, но Россия проиграла суд пострадавшим украинским гражданам, которые независимо от правительства добились ареста этих трех миллиардов, как меры обеспечения исков против государства-агрессора. Россия, как сторона в этом процессе, была своевременно уведомлена, вовремя получала все судебные документы и не воспользовалась правом на апелляцию. Решение вступило в законную силу. Поэтому сначала надо урегулировать отношения с пострадавшими гражданами, снять арест, а уж затем приходить со своими требованиями к украинскому государству.

Важно и хорошо, что в этом процессе по аресту 3 млрд не участвовало украинское государство. Потому что если бы тут хоть каким-то боком было государство, то это была бы обычная судебная диверсия. А здесь другая сторона – украинские граждане.

В конечном итоге, в случае окончательного проигрыша государством Лондонского процесса, мы намерены добиться зачета прав требования России к Украине с правами требования пострадавших украинских граждан к России.

Сейчас же наша первоочередная задача добиться такого количества решений в пользу граждан, которое полностью уравновесит требования России.

В общем, вы не позволите Минфину вернуть деньги России?

Да, вместе с тысячами семей погибших, десятками тысяч раненных и покалеченных, сотнями тысяч вынужденных переселенцев и миллионами украинских граждан, для которых Россия стала символом войны и страданий, мы не позволим ни Минфину, ни кому бы то ни было вернуть эти средства агрессору.

Андрей Яницкий, LB.UA