— На самом деле это была оккупация. Это была именно военная операция. С применением насилия, военной техники Российской Федерации, наемников. Никоим образом это не связано с волеизъявлением народа.

Началась она еще в феврале и совпала с теми страшными событиями, которые тогда происходили в Киеве: расстрелы на Майдане. Я и многие наши коллеги были организаторами «Евромайдан-Крым». Это было такое большое движение по Крыму. И мы поддерживали Майдан. Я тогда была преподавательницей. Мы со студентами ездили в Киев, поддерживали активистов и также выходили на акции протеста в Ялте. Это миф, что Крым не поддерживал Евромайдан. Он поддерживал. В Крыму были разные силы, которые поддерживали или выходили против. Также на полуострове были так называемые титушки, Антимайдан – это все было, через это мы все проходили.

— Она началась с того, что появились так называемые «зеленые человечки» – в основном российские военные или российские спецслужбы, которые не имели шевронов, каких-либо признаков, которые бы указывали, какое это подразделение. Например, они были просто в камуфляжной форме, или в черной.

Примерно с 20 февраля их начали развозить по разным уголкам Крыма. В Ялте мы увидели машины с российскими номерами. Они зашли 25 февраля и базировались в санатории Клуба Черноморского флота Российской Федерации. Это отдельный вопрос к властям Украины, почему у нас были объекты Минобороны России на территории независимой Украины. Но это в целом проблема украинской власти: «Как так случилось?». Военные объекты России были на территории Крыма. Это и стало базой для захвата.

Далее начались штурмы, захват воинских частей, административных зданий. Самый, наверное, для нас всех известный день – 26 февраля. Он сейчас уже определен как День сопротивления. Тогда как раз происходили массовые протесты против оккупации Крыма. И все равно, несмотря на это, в ночь было захвачено здание крымского парламента. Это, по сути, уже открытое начало захвата Крымского полуострова Россией.

— Дальше начались как раз те различные проявления насилия против мирного населения, о которых молчит Россия, желая навязать миф, что это было добровольно. Примером этого является первое известное похищение – 3 марта, когда похитили Решата Аметова. Его пытали, он умер страшной смертью, над ним издевались. Сразу забегая вперед, скажу, что российские власти установили тех, кто его похитил. Но похитители получили лишь статус свидетелей по уголовному делу Российской Федерации. То есть это означает, что они не наказаны. Также они установили человека, который убил Решата Аметова. Но следствие ссылается на то, что они не могут его найти где-то на Донбассе. И фактически за это страшное убийство никто не наказан.

Это какой-то, наверное, особый признак 2014 года – насильственные исчезновения. Это был год нападений на журналистов, год исчезновений и захватов активистов, это был год повреждения и даже уничтожения техники и собственности журналистов и активистов, год похищений. Это был год, когда появились первые политически мотивированные дела.

Мы знаем все о деле Олега Сенцова. Он был задержан в мае, но на самом деле это уже было второе политически мотивированное дело. Первое зафиксированное нами дело было еще в марте – против Николая Шиптура. Его арестовали в начале марта 2014 года. За то, что он оказал сопротивление «Самообороне» – людям, которые финансировались Российской Федерацией и были, скажем так, боевым формированием, действиями которого непосредственно руководили Российская Федерация и спецслужбы России.

Николай сопротивлялся, пытался защитить свою жизнь. Он выстрелил в одного «самообороновца». Никто не умер, серьезных повреждений не было. Но ему дали срок, и он до сих пор его отбывает. И это первое политически мотивированное дело. Ибо суд не рассматривал вопрос самообороны. Его осудили именно потому, что он поддерживал Украину и не скрывал своих взглядов.

Следующее дело – Олега Сенцова. Тогда четыре гражданина Украины были заключены. Начался тот страшный счет людей, которые оказались за решеткой по политическим мотивам, незаконно. И, к сожалению, их количество только растет, несмотря на определенное количество освобожденных.

— Даже после так называемого «большого обмена», когда освободили Олега Сенцова, Владимира Балуха, Евгения Панова, в течение двух месяцев после этого Россия заключила еще трех украинских активистов. Это Олег Приходько, Галина Долгополая и Иван Яцкин. Их посадили по так называемым «шпионским делам».

Кстати, Галина Довгополая – одна из известных нам заключенных женщин. Ей 65 лет уже исполнилось. То есть даже женщину такого почтенного возраста вывезли в Лефортово. Истории, что Российская Федерация пошла на какие-то послабления, освободила людей, – это все миф. Нельзя верить России. Потому что освободили 11 политзаключенных, а сейчас только по Крыму еще 17 прибавилось.

— Думаю, здесь сразу есть несколько задач, которые ставит перед собой Россия. Первые уголовные дела должны были физически убрать людей, которые могли оказать сопротивление и могли объединить вокруг себя людей.

Например, Олег Сенцов – это именно та фигура, которая может не только сама выступать против, но и объединить вокруг себя людей. Это угроза для РФ, так как понятно, что Крым оказывал сопротивление. Мы знаем о мирных протестах женщин. Мы знаем о живых цепях, которые были. Акции протеста были постоянно. Многие люди не соглашались с оккупацией. И это как раз был риск для России, которая пыталась донести всем, что Крым вроде проголосовал за присоединение к ней. Это неправда.

Следующее – это влияние в целом на общество. Это были инструменты пропаганды. Это постоянное запугивание через такие дела. Их используют, чтобы транслировать месседжи, которые нужны Кремлю. И люди просто становятся заложниками. Кто-то решил, что ты сегодня будешь диверсантом или террористом, потому что нужно запугать G-20, например, и показать, что вроде есть украинские диверсанты.

Россия играет жизнями и свободой людей. И делает она это, к сожалению, очень просто – может схватить любого человека. Люди беззащитны, так как все политически мотивированные судебные процессы имеют постоянные нарушения фундаментальных прав. Люди лишены возможности в правовом смысле себя защитить, потому что справедливого суда для крымчан не будет.

— Следить и стараться собрать информацию по таким делам крайне трудно. Надо физически идти по следу, искать. Россия не предоставляет активистам, правозащитникам возможности приехать и собирать информацию.

Вторая проблема связана с тем, что есть разные подходы. Международные организации работают по стандартам конвенции о насильственных исчезновениях. Не каждый факт исчезновения является насильственным в смысле международных стандартов. По ним это только те дела, когда человек пропал с участием непосредственно представителей государства – силовых структур или таких агентов государства, как «самооборона». Некоторые организации считают все исчезновения, которые были, хотя из них часть может быть уголовными или бытовыми похищениями. Поэтому данные могут отличаться.

В общем цифра за последний год – около 40 человек. Но я не могу утверждать, правильная она или нет. Потому что для Крымской правозащитной группы было крайне трудно документировать. Мы задокументировали 11 таких дел, где точно знаем, что политически мотивированные признаки этого похищения, и там были точно причастны напрямую или сотрудники ФСБ России, или парамилитарные формирования, которые контролирует Россия. Но понятно, что таких дел больше, у нас очень ограниченные возможности. Сейчас я вижу, что эта цифра от 30 до 45 в разных организациях.

— Это действительно не была бескровная операция. Есть погибшие, есть похищенные, и понятно, мы не знаем, живы ли они. Мы точно знаем о двух украинских военных, которые были убиты именно российской стороной.

Это был международный вооруженный конфликт, а Россия является государством-оккупантом. Поэтому мы и правозащитники, и МИД также, настаиваем, что слово «аннексия» – не является корректным в этой ситуации. Потому что аннексия – это когда присоединилась какая-то часть в другое государство. Но это была попытка аннексии, так как ни Украина, ни международное сообщество не признало этой аннексии. Наиболее корректно говорить – оккупация. Ибо мы не отдали Крым, он не является частью России. То, что Российская Федерация говорит, не имеет значения, потому что Крым остается территорией Украины и для Украины, и для всех других государств.

Каждый раз, когда случаются какие-то международные события или появляются факторы мирового масштаба, как COVID-19, например, Российская Федерация пытается их использовать в свою пользу. Действует она мощно, как на уровне дипломатии, так и на уровне СМИ и формирования общественного мнения в других государствах, как европейских, так и в Соединенных Штатах, хотя Штаты оказывают серьезное сопротивление.

— Это долгая дискуссия. Действительно, кажется, что мало сделано, и у нас есть основания критиковать, предъявлять претензии. Например, возможно, если бы в 2014 году Россию на несколько дней отключили от SWIFT, то история была бы иная. Возможно, если бы санкции, которые ввели, были бы более четкими и масштабными, они могли бы изменить ситуацию. Это первое.

Второе. Нельзя отвергать то, что потом случились Донбасс и война. Россия это также использует постоянно – через Донбасс она пытается отложить Крым можно дальше. Потому что сначала надо, чтобы был мир на Донбассе, а затем, возможно, международное сообщество вернется в Крым. Поэтому, к сожалению, для Российской Федерации эта война очень выгодна, и она ее будет продолжать.

Но все равно мы настаиваем на том, что, даже несмотря на то что война продолжается и нужно решать этот вопрос, это не значит, что нельзя двигаться в направлении Крыма и деоккупации Крыма. Мы об этом говорим уже несколько лет.

— Сейчас МИД и министр Дмитрий Кулеба также говорят, что надо создавать отдельную площадку переговоров именно по Крыму. По меньшей мере, мы сейчас можем обсуждать гуманитарный вопрос, как освобождать политзаключенных, как защитить людей в условиях COVID-19. Есть вопросы, которые нельзя откладывать на несколько лет. Даже без участия России можно искать какие-то ответы. Поэтому сейчас активная позиция МИД, которую мы приветствуем – наконец создать эту площадку. Надеюсь, что-то из этого выйдет, какие-то страны присоединятся. Но нужно, чтобы к переговорному процессу присоединились именно те страны, которые могут реально влиять на Российскую Федерацию.

В то же время мы как правозащитники говорим о том, что нужны и персональные санкции. Сейчас это более или менее работает. Против людей, которые совершали преступления, связанные с нарушениями прав человека, уже есть различные персональные санкции, в Европе, США. Мы неоднократно собирали факты и передавали для разных стран, чтобы такие персональные санкции вводили.

После так называемого большого обмена более обменов с крымчанами не было. Обмены, которые есть, касаются Донбасса. И сейчас эти процессы вообще или заблокированы, или заморожены, и не понятно, как их разблокировать. Мне кажется, что сейчас действия Украины недостаточно активны, чтобы хоть на какой-то площадке хоть по каким-то вопросам вернуться к тому, чтобы освобождать людей. Ну и Россия увеличивает этот «фонд», хоть и не хочется так говорить, потому что это живые люди. Пока идет война, к сожалению, эта проблема будет оставаться.

— Их можно назвать правовой войной. Ее результаты не сразу можно увидеть, и они не такие, чтобы – бах – и Россия сразу ушла из Крыма. Но они формируют позицию, не только нашей, но и разных стран.

Процессы разные. Есть Европейский суд по правам человека. У него есть два направления – индивидуальные жалобы, когда нарушаются права отдельного человека, и межгосударственные жалобы, которых Украина уже подала не менее 6 или 7. Которые касаются политических заключенных, захвата Крыма. Здесь сложно сказать о перспективах, особенно после того, как Россию вернули в ПАСЕ. Это было резонансное решение и многие сейчас говорят, что не факт, и что Совет Европы сможет остаться объективным и непредвзятым, потому что Российская Федерация имеет на него влияние. Но все эти процессы еще продолжаются.

Есть Международный уголовный суд. Он стратегически очень важен для Украины. Он рассматривает именно военные преступления, совершенные в рамках оккупации, вооруженного конфликта. Он рассматривает преступления, совершенные именно «верхушкой» государства, речь идет о руководстве Российской Федерации и «руководстве» Крыма. Туда уже подано много сообщений на различные темы. Например, наша организация совместно с прокуратурой автономной Республики Крым, подали в суд о незаконном военном призыве наших граждан в армию РФ. Собрана соответствующая информация о военной пропаганде и о пропаганде русской армии среди детей, что также является нарушением Женевской конвенции.

Есть Международный суд справедливости ООН. Здесь уже есть определенный прогресс. Это дела против крымских татар, украинцев, что Россия по факту запретила украинский язык и украинскую культуру. Есть уже предварительное решение. Украина уже представила свою позицию, дальше Россия будет представлять свою. Это одно из самых первых, самых быстрых решений, которое мы скоро увидим.

— Тут есть проблемный момент, потому что важно, чтобы кроме решений работал также механизм привлечения к ответственности. У нас уже есть много решений по Крыму, различных резолюций. В этом году будет рассматриваться две резолюции Генассамблеи ООН – по милитаризации и по правам человека, и они выносятся ежегодно. Но нет механизма, как наказать Российскую Федерацию, ведь она на эти резолюции не реагирует. И на этом надо сосредоточиться. Этот вопрос санкций, каких-то новых международных инструментов давления на Россию. Возможно, то, что сейчас и Великобритания, и Штаты открыто заявили, что Российская Федерация вмешивается в их внутренние политические дела, выборы и т.д., сможет усилить консолидацию государств против гибридной атаки России не только в Украине.

Но важна не только международная реакция, но и наша, как государства. Пока Украина в каких-то вопросах недостаточно активна. Она не формирует повестку дня по Крыму. Возможно, это связано с вопросом Донбасса. Возможно, нет сейчас соответствующей воли и желания создавать новое направление, чтобы решать вопрос Крыма. Пока мне трудно сказать, какая именно позиция у нашей нынешней власти. Потому что мы видим какие-то положительные моменты, но есть и проблемы, которые до сих пор недоработаны или вообще поставлены на паузу.

— Когда мы организовывали первую акцию в Киеве в поддержку Володи Балуха, он тогда еще был за решеткой. Это было на улице Институтская, Героев Небесной Сотни. Для Володи это было принципиально важно, потому что именно табличка «улицы Героев Небесной Сотни» стала таким провокатором для ФСБ и местной «полиции», когда его посадили за решетку. И на эту акцию тогда пришли только 20 человек.

Это была история со счастливым концом – Володю освободили. Но сначала – 20 человек. Затем начали постепенно присоединяться люди в Днепре, Львове. И о Володе знали все. И когда его освобождали, он был национальным героем. Его ждали все. Как и Олега Сенцова, Сашу Кольченко. Но это пример того, когда кажется, что все эти акции ничего не значат. Понятно, что благодаря вкладу многих людей и нашей власти, мы сумели добиться, чтобы наши ребята вернулись. Но мы можем влиять на ситуацию, помогать людям. Даже если человек не освобожден, но о нем говорят – об этом знают и заключенные.

Они все в интервью говорят, что знали о нашей поддержке. И они все говорят о письмах. Поэтому рядовой украинец может писать письма. Пожалуйста, на сайте Объединения родственников политзаключенных или Free Voices вы можете найти все адреса. Вы можете обратиться и к Крымской правозащитной группе. Они все читают эти письма. Они знают, что люди выходят на акции, для них это важно. Очень трудно не сломаться там, сохранить в себе чувство достоинства и бороться за свое освобождение. И если о человеке говорят – это шанс, что его, как минимум, не убьют. Потому что когда о нем никто не говорит, его могут просто замучить, зная, что никто не будет искать. Поэтому это помогает защитить их от пыток и смерти.

Третье – такая поддержка будет влиять на то, что и другие государства будут включаться в помощь и освобождение этих людей. Но чтобы о них узнали в Берлине и Париже, нужно, чтобы сначала все украинцы о них знали.

— Говорить. Медийная составляющая очень важна. На сегодня, к сожалению, Крым – это несколько процентов контента украинских медиа. В последнее время о Крыме говорят только из-за воды. Но там есть много других проблем и ситуаций, о которых стоит говорить.

Следует говорить не только о нарушениях, о том страшном, что там происходит, но и о тех людях, которые несмотря на все то страшное, что там происходит, остаются там украинцами. Моя мама там ходит в вышиванке на так называемый «день России». Мы должны знать о таких людях, потому что именно из-за них Крым остается украинским. Не из-за декларации или потому, что так написано в законе, хотя это и важно. Но пока там есть люди, для которых Крым является Украиной, он будет всегда оставаться Украиной. И нам этого не хватает, чтобы мы поддерживали людей, рассказывая их истории, вспоминая.

Например, 9 марта мы ввели ежегодную акцию, в парке возле памятника Тарасу Шевченко, в поддержку крымчан. Поскольку в 2014 году мы как раз выходили к памятникам Шевченко в Симферополе, Ялте, в других городах, потому что мы были против оккупации. Сейчас это наша обязанность здесь – тех, кто на свободной земле, выйти и поддержать. И это уже будет мощная поддержка каждого украинца.