— 2014 год у нас прошел в своей основе весь на Майданах – на площадях города Симферополя. С центральной площади нас тогда вытесняли постоянно, под всякими предлогами. В основном наши акции проходили под памятником Шевченко в Симферополе. Тогда еще никто не понимал, насколько это серьезно.

Мы четко понимали, что это военная интервенция. Мы видели вооруженных людей. Я служил срочную службу и понимал, что такое автомат, что такое форма. Но все до конца еще не верили – в голове срабатывала пропаганда: «православное братство», «русский на украинца не пойдет», «два братских народа», «никто не будет оккупировать Крым».

На тот момент, если помните, Путин сделал большие военные учения «Кавказ 2014». Мы думали, что все происходящее – часть этих учений и все согласовано с нашим Министерством обороны. Верили: «Сейчас, эти учения закончатся, и все солдаты уйдут». Наивно надеялись на какую-то порядочность, на Будапештский меморандум, на то, что и мир что-то скажет, и Путин, поджав хвост, убежит из Крыма. Все-таки XXI век. Мы думали, сейчас нет такого явления как захват земель. А оказалось, есть. Какая бы эпоха ни была – цифровая или еще какая – войны идут.

В какой-то момент Андрей Степанович Щекун (лидер Евромайдан-Крыма) сказал: «Вельдар, если есть возможность, вывози семью. Я так думаю, все это надолго». Во время так называемого «референдума» меня уже не было в Крыму. Я на тот момент обустраивал семью у чудесных людей в Черновцах.

— Я оставил (в Черновцах – ред.) там семью, оставил наставления сыну, дочерям, жене. Всех направил, сам сел в машину (тогда волонтеры из Черновцов собрали денег мне на дорогу, на бензин), и приехал обратно в Крым. Борьба моя продолжалась.

Именно в этот период был арестован Олег Сенцов. Мы с Олегом, к сожалению, не успели поработать. Хотя начинали. Причем у нас с ним достаточно давнее знакомство. Мы с ним заканчивали один и тот же университет. Моя жена – его одногруппница. И один из коллаборантов, активный участник «русской весны» Рустам Темиргалиев – тоже их одногруппник.

Сенцов привез идею Евромайдана из Киева. Мы встретились у памятника Шевченко на одной из акций сопротивления. Он с удивлением мне тогда сказал: «Ты тоже с нами?». Я говорю: «Олег, что значит "тоже с вами"? Я тоже сам могу спросить, ты тоже с нами?». Обнялись, поулыбались.

— Памятник Шевченко был объединяющим. Это была наша самоидентификация. Памятник Шевченко – сразу же означало, что ты за Украину и имеешь проукраинские взгляды. Ни в коем случае не рассматриваешь принадлежность Крыма к кому-то, кроме Украины. Это был у нас как бы негласный офис. Все понимали, если назначаешь встречу у памятника Шевченко, а собеседник начинает возражать – значит с ним встречаться уже не нужно.

Все понимали, что за памятником Шевченко идет постоянное наблюдение. Видеонаблюдение и наружное наблюдение. Уже на тот момент были и в наших рядах стукачи, которые моментально сообщали о каких-то передвижениях.

— Да, конечно. Все это преследовалось.

Мы тогда пытались сделать несколько культурных проектов на территории уже захваченного Крыма. Уже после проведенного «референдума». Образовали Украинский культурный центр в Крыму.

к— Эта идея приехала тоже из Киева. С одной из моих поездок сюда. Андрей Степанович (Щекун – ред.) тогда сказал: «Вельдар, вам нужно как-то объединяться… Милитаризироваться. Это однозначно. Вас на следующий день там перебьют. Вы повторите историю Тимура Шаймарданова или других несчастных людей, которые бесследно исчезли. Поэтому вам нужно действовать умно. И при этом в рамках правового поля уже двух государств. В том числе – Российской Федерации. Вам нужно объединяться вокруг каких-то культурных проектов».

Из возможных вариантов действий – изучение языка, прежде всего. Возложение в какие-то памятные дни цветов к памятнику Шевченко. Посещение могилы Веры Роик. Культура, песни, танцы, стихи как-то развивать, может конкурс рисунка организовать. Музеи начинать делать.

Я приехал, собрал людей с проукраинскими взглядами на тот момент (и сейчас там есть люди, которые такие, с корнем, проукраинские, хотя они глубоко-глубоко, вынуждены уже адаптироваться к нынешним реалиям, а часть из них уже выехала)… Собрал, сказал: «Ребят, есть вот такая и такая цель. Несколько странно было бы, если бы руководителем Украинского культурного центра в Крыму стал татарин, поэтому давайте кого-нибудь другого».

Назначили Леонида Кузьмина. Историк, учитель, интеллектуал. Объединились, стали делать проекты. Первым стал «Детский рисунок». Про Украину. Сделали первые, вторые, третьи места. Собрали денег. На тот момент еще в Крыму был патриотический дух. Все верили, что это ну на год, ну максимум на два. Были такие посылы из Украины, из Киева на тот момент.

— Нет. Активной поддержки вообще не было. До конца, до того момента, когда я выехал уже из Крыма, ни одной копейки со стороны государства к нам так и не поступило.

Именно тогда, в начале, было ощущение, что Украина сама не знает, что она делает. Как маленький ребенок, к которому большой детина с дубинкой подошел и отобрал погремушку. Вот вроде бы все вокруг знают, что это погремушка вот этого ребенка, в том числе и родители знают, что погремушка принадлежит ребенку. Но, что сделать с этим дядькой злым, никто не знает.

Все верили в благоразумие того дядьки с дубинкой. Что он сейчас поиграет и вернет игрушку – буквально год-два и вернет. Но расчет абсолютно не оправдался. Потому что у Российской Федерации на тот момент, да, я думаю, и сейчас, денег, как у дурака махорки. Благополучная нефтяная, энергетическая эра, когда нефть была по 120, а то и 130 долларов за баррель, до сих пор дает свои плоды. К сожалению, эти деньги были реализованы не во благо Российской Федерации, а для захвата украинских земель ради имперских проектов Путина.

— Нет. Он до сих пор есть. Но уже не в том ключе. Он уже работает в очень ручном режиме. Управляется в ручном режиме. Если изначально мы делали какие-то собрания, рассказывали, например, о первой Конституции Пилипа Орлика, то сейчас такого нет.

— Тогда мы акцию приурочили ко Дню Флага Украины. На сам День Флага Украины мы этого не могли сделать, потому что четко понимали, что именно в этот день оккупант будет ждать каких-то «провокаций». В 2015 году стали активно работать над введением смуты в наши ряды, над введением раздробления единства в наших рядах. В нашей жизни появились так называемые «российские правозащитные структуры».

Они к нам влились, позвали нас на встречу. Какой-то домик у них в центре города, я улицу уже не помню. Там ресторан «Учан-Су» (ул. Гоголя, 22, Симферополь – ред.), и прямо напротив у них была штаб-квартира в частном секторе. Приехали туда. Один из них был высокий, патлатый, обрюзгший… Представился как советник президента Российской Федерации по правозащитным вопросам. Сказал: «Непосредственно я к президенту вхож, говорите все свои вопросы, сейчас мы порешаем».

Была там потом Виктория Громова. Она сюда потом несколько раз приезжала даже с какими-то заявлениями. Еще там была такая женщина, не помню ее имени, тучная, вечно красила волосы – то в красный, то в зеленый, то в оранжевый, то в еще какие-то необычные цвета.

— Нет. Они «помогли» нам только тем, что, в конце концов, раздробили нас. Ввели в нашу структуру своих людей, которые тоже якобы за Украину.

Те, кто был слабее и почувствовал страх, сразу от нас отошли, буквально в первые дни оккупации. Перестали на звонки отвечать. Перестали это делать после первых исчезновений. Те люди, которые дольше чуть-чуть продержались, приходили, но уже никакого участия активного не принимали. Костяк, который остался, эти люди попытались перекупить. В конце концов, «Украинский культурный центр» разделился на две половины с людьми разных взглядов. Одни выехали, другие – остались.

Я помню, один раз нас собрали, и этот «советник при президенте» стал говорить: «Вам надо всем объединяться под крышей одного дома. Давайте мы вам поможем снять дом, вы там создадите кафе, и будете все собираться. Это будет ваш офис. А мы вам поможем его «собрать».

Вроде бы все хорошо. Я лично тогда еще верил, что на территории Российской Федерации возможны либералы и оппозиция. Я тогда еще не знал, что вся оппозиция РФ контролируема. В ответ мы покивали, сказали, что посоветуемся. А когда мы остались тет-а-тет, нашей группкой доверенных людей, один человек мне сказал: «Слушай, Вельдар, а зачем они нас всех собирают? Может, это для того, чтоб нас всех просто зафиксировать, записать? Ведь это их планируемый дом».

— Да. Весь дом просто нашпиговать прослушкой – и все. Что бы мы там ни делали, они будут об этом знать.

— Мы просто от этого предложения отказались. А доказательство – то, что произошло дальше. То, что сейчас происходит с ребятами, которые якобы сторонники «Хизб ут-Тахрир». Их же именно так всех и пересчитали по одному. Начиналось все именно с того, что они создали при помощи коллаборантов «Крымскую солидарность». При активном участии тех же самых людей, которые предлагали нам организоваться и собираться непосредственно в каких-то офисных помещениях.

— Это просто игра в демократию. Сейчас никто не сможет сказать, что на территории Крыма нет какой-то независимой организации.

— Еще до того, как это случилось, я еще пару раз заезжал в Крым. Мне давали предписания о запрете въезда в Крым. Причем зачитывали эти предписания на камеру. После чего у меня сразу же все отбирали и пускали на полуостров.

Понимание точки невозврата пришло после ежегодной акции вознесения флага на крымскую гору Чатыр-Даг в память о дне депортации крымских татар. Тогда меня просто из дому забрали сотрудники отдела по борьбе с экстремизмом. Сказали: «Либо уезжаешь – вот тебе окошко в 7-10 дней – либо потом уже начинаем все четко: Воркута, Колыма… уже разговаривать не будем». Причем там со мной достаточно серьезно так, убедительно поговорили.

— Фото было в 2015 году. А предупреждение о том, что мне пора выезжать, это уже было в 2016 году. А фото с флагом Украины… Мы подумали, что нужно его сделать. Дать посыл, что все-таки Крым украинский.

Причем первый флаг Украины я поднял 18 мая 2014 года. Тогда централизованные памятные мероприятия оккупационная власть уже запретила. Но нам позволили проводить это мероприятие в районе компактного проживания крымских татар. Есть район в Симферополе – Ак-Мечеть. Он далеко за городом, на такой большой-большой горе. То есть не каждый туда дойдет. Вот туда я пришел с флагом Украины.

Достал его, развернул. Тут же прибежали какие-то люди в штатском. Тут же прибежали женщины. Причем я удивился, что это крымские татарки – они однозначно были провокаторшами. Стали на меня кричать, что я хочу смерти их детей, хочу бомбы, хочу, чтобы сюда пришло НАТО. Что я кровожадный ублюдок. Но я держал флаг и отобрать его у меня никто не решался. Один из преподавателей КИПУ тогда даже встал на мою защиту: «Что здесь такого? Пусть держит… Этот флаг признан международным сообществом, в том числе и Российской Федерацией…».

— Я понял, что другого варианта просто нет. Я с 2014 года пытался попасть в один из добровольческих батальонов. Поддерживал связь с батальоном Николая Коханивского, когда Николай еще сидел в палатке на Крещатике. Андрей Степанович Щекун нас с ним познакомил. Он мне пообещал, записал меня и сказал: «Все, езжай, как будет набор – мы тебя отправляем, все». И вот так он позвонил.

Потом я подал документы в полицейский батальон «Киевская Русь». Я уже прошел медкомиссию, уже был у них на базе. Мне тогда сказали: «Мы тебе перезвоним. Пока езжай в Крым». Все. Я сидел с телефоном, ждал. Но не перезвонили.

Потом встречался с Игорем Мазуром («Тополей») из ОУН. Он сказал «Да, да, братику, мы тебе перезвоним…». Но не сложилось. В «Правый сектор» пытался зайти через Марлена Мисиратова – достаточно известного бойца. Тот мне говорит: «Вельдар, это тебе не нужно, не думай». Мы с ним были знакомы еще по Симферополю. Он то ли из уважения ко мне, то ли из-за страха за меня так говорил. В 2014-2015 годах меня так и не взяли никуда.

У меня было принципиальное решение идти воевать официально. В 2016 году я уже четко понимал, где у меня сын учится, что с моими дочерьми, где находится моя жена. Два раза ходил в Шевченковский военкомат. Подавал заявления. Но оба раза под какими-то предлогами меня сторонились – то я многодетный, то я крымчанин…

Когда пришел в третий раз, уже по звонку, меня принял замвоенкома. Спросил, куда хочу идти служить. Я сказал, что хочу в действующий боевой батальон, который находится непосредственно на линии соприкосновения, который участвует в боевых действиях. Он предложил, мол, давай в 56-ю. Я говорю: «Я не знаю, что такое 56-я, но отправляйте». И отправился служить.

— Непосредственно в зоне АТО был 3,5 года. Красногоровка, Водяное, Опытное, Пески. И все, хватило.

— Крымчане были, да. Даже парень из Бахчисарая был. Он киборг. Непосредственный киборг, участник обороны аэропорта. Он сейчас до сих пор там служит. Позывной у него, как ни странно, «Киборг» тоже. Из крымских татар я на тот момент был единственный в бригаде.

Потом, когда мы стояли на Чонгаре, охраняли зону ответственности – «крымско-украинскую границу», там стоял батальон имени Номана Челебиджихана. Он активно участвовал в процессах блокады Крыма. Там были земляки, крымские татары. Мы там недалеко друг от друга стояли, и как была свободная минута, если меня отпускало командование, заезжал к ним в гости. На чай, на плов. Они активно помогали нам.

— Я думаю, что он будет политический. Надеюсь на это. Я очень верю в то, что Путин не вечен. И верю в благоразумие россиян после его ухода. Потому что российские военные на самом деле недостаточно мощные. Это доказано азербайджанской армией и Турцией.

Силовой вариант нежелателен еще и потому, что за семь лет оккупации Крыма, молодежь Крыма крайне милитаризирована. Молодежь воспитана в ненависти к Украине, ненависти ко всему украинскому. Их «юные отряды Путина» и прочие «отряды» поддерживаются на государственном уровне. Там воспитывают изначально коллаборантов. Они уже свято верят, что их родина – Россия. Они завтра уже готовы стать с оружием в руках. Пусть не 100%, пусть 50% тех детей, которых мы сейчас потеряли там, готовы взять оружие в руки. В том числе, думаю, 80% взрослых сделают тоже самое.