— Во время первых акций мы наблюдали стремление крымчан изучить ситуацию, реальные ли люди организовывают эти мероприятия. Насколько мне известно, все были удивлены тем, сколько людей пришло, откликнулось на первую акцию. Там пытались собраться не более 20-30 человек, а вышло около 200 человек у Рады министров Автономной Республики Крым. Когда мы провели шествие по улицам Симферополя до представительства Президента АР Крым, то отдельные журналисты насчитывали около 400 и более человек, которые приняли участие в этой первой акции.

Первая наша акция прошла в «тисках» пророссийских сил. Потому что «Партия регионов» мобилизовала против нас на ту акцию более пяти тысяч человек. Их свезли организовано на площадь в Симферополе перед Радой министров АР Крым, на то же время. Тогда стоял вопрос сможем ли мы вообще провести эту нашу акцию. Она должна была начинаться в 12:00, но мы приехали заранее и наблюдали, как милиция расставляла флаги, символику «Партии регионов», фактически захватывая всю площадь для проведения акции. У нас даже видео есть, где мы час барахтались, отражали словесные атаки милиции, чтобы защитить свое участие в этой акции. В конце согласовали, что мы будем на лестнице перед Радой министров, а митинг пророссийских сил пусть будет на противоположной стороне – где драматический театр – там им достаточно места.

— Мы заранее подали две заявки на проведение акции, понимая, что может не получиться провести акцию перед Радой министров. Мы в этот же день подали заявку на проведение акции, о которой они не знали (потому что мы в субботу подали ее, схитрили так) перед представительством президента в АР Крым. Кабмин и Азаров уже сказали свою позицию, а теперь Президент в Вильнюсе должен сказать свою позицию. Представительство является официальным представителем Президента в Крыму, и Президент должен сказать окончательное слово.

Буквально за час, может, два, мы провели акцию под Радой министров и сместились – пошли по улицам, скандируя: «Украина с ЕС», «Европейский выбор» к представительству Президента. Это удивило милицию. Они в первый момент были растеряны, не верили, что у нас еще одна акция запланирована на два часа под представительством Президента, пока я не показал документы. У нас где-то минут 20 была задержка в связи с этим, а дальше нас были вынуждены пропустить. Каково было удивление всех организаторов митинга, когда они увидели, что мы спокойно переместились. Потому что они же нас перебивали громкоговорителями, расставили аппаратуру, глушили, чтобы не было слышно наши выступления. Они были в шоке – это, очевидно, большие ресурсы – автобусы, людям платили стопроцентно за митинг, на который свозили. Журналисты, освещая эти события, писали, что как только мы ушли с площади Ленина, через 15 минут митинг из более 5000 человек просто разошелся.

— Мы проводили акции движения «Евромайдан-Крым» ежедневно. Вечером – на 18-19 часов, в зависимости от возможностей и рабочего дня. Это акции у Рады министров Автономной Республики Крым. На выходных – суббота и воскресенье – мы проводили акции ориентировочно на 11-12 часов или перед Радой министров, или перед Представительством Президента, или перед Верховной Радой. Эти акции были в виде шествия. Например, идем от Рады министров в Верховную Раду. Чтобы мы не просто проводили акции на одном месте, но и шли по улицам. В выходные присоединялись около тысячи человек – шли по улицам Симферополя, скандируя «Слава Украине!». За время независимости таких многолюдных акций проукраинского направления фактически не было.

— Скажу так: это был не первый перелом ситуации, за которым крымчане наблюдали. Вспомним Оранжевую революцию. Тогда победил Майдан и среди крымчан ничего сложного не происходило. Конечно, все ожидали, что будут кадровые расклады – кто будет у власти и как это скажется на Крыме, будут ли изменения.

На митинге 26 февраля, когда пророссийские силы свезли ориентировочно 5-7 тысяч человек, 40-50% были не крымчанами. Дальнейшие митинги, уже после захвата админзданий, не были многолюдные. Кроме Севастополя – его надо отдельно отмечать.

Крым не готов был и не хотел участвовать в оккупации, поддерживать страну-агрессора и следовать за пророссийскими силами. Сами крымчане – даже депутаты Верховной Рады Крыма – не воспринимали «Партию регионов» как партию власти в Крыму. Там были внутренние противостояния. Они были вынуждены слушаться по вертикали. В 2010 году, когда победила команда Януковича, он высадил в Крыму свой «десант». Они заняли все ключевые посты и фактически контролировали экономические вопросы Крыма. Поэтому сами крымчане и даже депутаты пророссийского толка воспринимали «Партию регионов» как лишнюю, пришедшую на их территорию и меняющую правила игры. Но в отряды некой «самообороны» шли не крымчане. Это все говорит о том, что Крым оккупировала Россия. Объединяла пророссийских крымчан вокруг себя и координировала их действия против Украины.

— Наверное, я реально осознал это уже даже не 27 февраля, тогда я думал: «Ну что дальше, мальчики?». Мы ждали реакции Службы безопасности Украины, наших правоохранительных органов. А уже март – и никто не реагирует, не освобождает те помещения, начали из российских военных частей выходить и спокойно ездить БТРы. Тогда уже мы стали осознавать, что что-то здесь не то. Тем более, что милиция начала себя неадекватно вести – не обращать внимания на те преступления, которые происходили. «Самооборона» начала бегать с палками по улицам.

Мы понимали, что есть опасность, но не теряли надежды. Мы приняли решение продолжить все равно проводить наши акции. Они начались со 2 марта у памятника Тарасу Шевченко с пониманием, что их уже опасно проводить. За нашими домами и квартирами уже наблюдали. Мы с Анатолием Ковальским зафиксировали, что у моего дома постоянно сидят и дежурят, хотя и меняются, люди. Наши акции – акции движения «Евромайдан-Крым» – никто не поддержал. Но мы решили все же их проводить. Мы были удивлены: почему никто не проводит проукраинские акции и мероприятия, где наши правоохранительные органы и что вообще происходит. Мы не могли физически что-то сделать, наши силы были слабее, но мы понимали, что единственное, что мы можем сделать – это информационно переломить ситуацию. Потому что на полуострове было много международных СМИ (я уже не говорю об украинских) и они ежедневно транслировали те события, которые происходили у захваченных админзданий, и пророссийские митинги тоже.

Мы решили противодействовать – показать, что в Крыму есть украинцы, крымские татары, что Крым – это Украина. Памятник Тарасу Шевченко стал символом борьбы, сопротивления. И нам удалось. Если на первый митинг пришло 20-30 человек, то на следующий день пришло 200. Был страх, была паника. Даже среди нас. Мы два-три часа обсуждали, что нам делать, идем ли мы на эти акции. Большинство было против, они говорили, что сейчас – это задача государства и политиков уже. Я выслушал и сказал, что понимаю и уважаю эти позиции, потому что это уже опасно, но еще есть гражданская позиция, и мы ее должны показать. Потому что может сложиться впечатление, что в Крыму все счастливы и рады. Был резонанс. Люди присоединялись. Страх начал понемногу отступать и люди, которые сначала боялись, на следующие акции уже приходили. Мы постоянно ходили в военные части поддержать наших военных. Акции начались по всей территории Крыма. Люди становились вдоль дорог, сигналили машины, флаги выносили. Появилась надежда, что нас услышат и правоохранительные органы начнут, наконец, работать, что из Киева объявят какую-то программу по ликвидации тех террористов и будут освобождать Крым.

— Да, 9 марта была мощная акция после 26 февраля, которую мы провели вместе с крымскими татарами. Видя, что наши акции растут, мы призвали крымчан 9 марта приехать из всех районов, чтобы провести мощную и массовую акцию. По подсчетам журналистов, приехали более 3 тысяч человек. Мы приурочили акцию ко дню рождения Шевченко.

Но через два часа нас с Анатолием Ковальским узнали, когда мы получали от наших волонтеров и активистов Майдана из Киева нашу символику, флаги, ленты, литературу. Нас схватила прямо на перроне так называемая «самооборона». Отвезли в отделение милиции на железнодорожном вокзале. Забрали паспорта. А на мое требование объяснить хотя бы уже в милиции, что происходит, отвечали: «Сейчас тебе объяснят, придут старшие». «А вы кто такие, что значит, что в милиции есть какие-то "старшие"»?

— Те милиционеры, которые там были в отделении, сами были испуганы и не вмешивались. Через 15-20 минут пришли люди в штатском, спортивные такие. Им отдали наши паспорта. Я снова начал спрашивать, почему наши документы отдают неизвестным лицам. «Они вам расскажут», – ответили мне.

Они сказали: «Мы их забираем с собой». И только это сказали – бросилась эта «самооборона» – человек 10-15, скрутили нас и вывели из милицейского участка. Там была лестница, я уперся, начал сопротивляться и сразу получил сверху удар рукой в голову. Разбили губу, кровь пошла. Я на мгновение чуть не потерял сознание. Они натянули капюшон и потащили меня дальше под руки. По перрону протащили нас до выхода в город, посадили в «мерседес», забросили туда обоих. Под ногами у нас была куча бит бейсбольных. На заднем сиденье нам начали связывать скотчем руки и глаза. И приказали молчать.

— Да. После плена мои показания попали в иск в Европейский суд по правам человека Украины против России. Хотя я не мог видеть, но то, что происходило, свидетельствует, что это действительно были Гиркин и Безлер. В плену все время они говорили «Бес идет». А это – позывной боевика Игоря Безлера.

Была встреча в Раде министров АР Крым, где Гиркин подтвердил, что я у них: «Ничего страшного с ним не будет. Жить будет». Все показания и факты доказывают, что это был спецотряд Гиркина и Безлера, сотрудники ГРУ, которые потом уже мигрировали в Славянск и Краматорск. Сначала они были в Крыму и руководили этой спецоперацией. Гиркин встретился с архиепископом Климентом и выдал справку, где он подписывается, что церковь никто трогать не будет. Следовательно, он должен был иметь там полномочия.

— Нет. Первые допросы были сложные. Били, пытали током. Но больше даже давили психологически. Перед пытками раздевали полностью, привязывали руки и ноги, глаза завязывали скотчем. И водили по телу ножом. Делали надрезы, в холодном помещении чувствовалось, когда кровь шла. Задавали вопросы. Я должен был на все отвечать. Говорили: «Я такому, как ты, вырезал печенку перерезал, зарезал». Такая подготовка была. «Сейчас зайдет старший, он будет задавать тебе вопросы, ты должен четко отвечать». Это все – до самой пытки. Это были реальные палачи, которые наслаждались этими всеми вещами. Людьми их назвать нельзя.

— На слух узнавал. Мне давали пленки. Среди них были люди, причастные к сбитию «Буком» самолета. Голоса идентифицировать мог, а внешне – нет. У нас все время были завязаны глаза. Однажды нам их открывали при обмене, который не состоялся. Чтобы умылись и, как они говорили, «привели фейс в товарный вид». Тогда же в зеркале увидел, что за мной стоит в маске «зеленый человечек» с автоматом.

— В Симферополе, в подвалах областного военкомата. Были попытки двух обменов, но только на третью попытку, 20 марта, нас обменяли.

За этот период было три сложных допроса ГРУ-шников. «Спецами» их называли. Они, как я уже говорил, надрезы делали. Также били только в грудную клетку, потому что если бы с той силой ударили в живот, то наверняка отбили бы печень. Напряжение тока увеличивали постепенно. Сначала как электрофорез, щиплет-щиплет, а затем так лупит, что падаешь привязанный вместе со стулом. И тогда бьют в грудную клетку. Затем поднимают и начинают снова.

Кроме того, еще были допросы, которые проводили охранники. Они называли себя «крымское войско». Так в один вечер они по мне выпустили пуль двадцать из пневматики. Ты думаешь, что все рассказал, а им свое устраивать.

— Первый вопрос – о связи с «Правым сектором». На тот момент они не верили, что представители движения «Евромайдан-Крым» никакой связи и сотрудничества с «Правым сектором» не имели. Второе – финансы, ресурсы наши. В-третьих, о нашем сотрудничестве с Киевом. Они не верили, что мы самостоятельно организовались. Четвертое – какие диверсии мы планировали сделать во время «референдума».

Чтобы вы понимали, во время «референдума» мы все были в подвалах. То есть когда говорят о волеизъявлении, я всегда задаю вопрос: «Какое же волеизъявление, когда я, как крымчанин, был тогда в подвале и не сделал его?».

Также спрашивали об организации, к которой я тогда принадлежал – Крымский центр делового и культурного сотрудничества «Украинский дом» – и о жене и родителях. Им нужно было признание, что я сотрудничаю с «Правым сектором». Для того, чтобы потом рассказывать в своих пророссийских СМИ о ликвидации опасных, управляемых американскими и другими структурами элементов, которые в Крыму собирались создавать заварушки.

— В том подвале, где мы с Анатолием Ковальским находились, первые две ночи мы были одни. Уже потом стали люди прибывать. И Миша Вдовченко, и другие люди, которых мы не знаем, и военные были, которых отдельно держали. В один день по разговорам было слышно, что военных 5-6. Мы слышали, что их бьют и пытают. Но на второй день их обменяли. Военных-то скорее обменивали. Разные люди были. Где-то до двадцати было там.

В день нашего обмена обменяли семь из нас, а остальные там еще осталась. Кого-то позже привели, но скорее вывели. С Анатолием Ковальским мы были первыми в этом подвале.

— Вообще она возобновила свой выпуск в 2016 году. Два года она не выходила в связи с этими событиями. Ну и есть такая составляющая – всем было безразлично на тот момент, выходит она или нет. Тогда я принял решение пойти на конкурс на должность генерального директора Государственного предприятия «Национальное газетно-журнальное издательство», подчиненного Министерству культуры Украины. Оно издавало десять СМИ. Из них семь – культурологического направления, среди которых и «Кримська світлиця».

«Кримська світлиця» не финансировалась фактически два года. Возникла задолженность по зарплате перед работниками, которые остались в Крыму. Кроме этого, предыдущий директор издал два приказа о переводе редакции в Киев... При этом главный редактор Виктор Качула, при всем уважении, принял решение оставаться в Крыму. И не выполнял те приказы, которые выдавались предприятием и владельцем газеты. Коллектив не мог там издавать газету, понятно, в каких обстоятельствах, и в Киеве не мог, потому что был на полуострове.

Поэтому я издал еще два приказа – дал время и возможность людям переехать, искал им помещения, в Пуще-Водице они могли поселиться. Фактически все переехали, кроме двух людей – Виктора Качулы и Тамары Соловей, которая в силу возраста и состояния здоровья не могла переехать.

— В этом году на следующий год мы подписали контракт с фирмами, которые специализируются на подписке онлайн. Таким образом, например, крымчанин сможет получать на свой электронный адрес электронный вариант газеты.

Уже два года нет финансирования – государство самоустранилось. 2018 закончился, мы выполнили требования реформироваться, создать частное предприятие, но финансирование они не предоставили. Хотя мы финансировались частично за государственный счет, а часть доходов мы получали самостоятельно.

По моему мнению, это неправильно. Я считаю, что все СМИ, которые были перемещены, в том числе и «Черноморская ТРК», должны иметь дотации из бюджета, программу поддержки СМИ, перемещенных со временно оккупированных территорий. Я эту позицию отстаиваю и считаю, что «Кримська світлиця» – это наш флаг. И она будет выходить и до, и после того, как мы полностью освободим Крым.