Огромные склады-ангары, в которых когда-то, наверное, ремонтировали технику или хранили зерно, похожи на решето. И это те, которым «повезло». От других, надежных, крепких, дорогих, практически вечных, железобетонных конструкций остались лишь скелеты-каркасы. Дыры полуметрового диаметра на высоте десятка метров над землей и на очень близком расстоянии друг от друга свидетельствуют о том, что сюда вели прицельный систематический огонь артиллерийские системы. Жалобно, и вместе с тем страшно смотрят на мир из жерла транспортера обгорелые шестерни снегоуборочной машины. Тяжелый, деформированный взрывом, металл выгорел настолько, что на нем не осталось ни малейших следов краски, и лишь массивные механизмы, которые чудом не расплавились, напоминают о былом назначении машины. Оторванный моторный отсек, уже без следов двигателя, за несколько метров от кабины грузового ЗИЛа. Расстрелянный российскими оккупантами автопарк когда-то, очевидно, расчищал дороги, помогал коммунальным службам, делал жизнь людей более легкой. Обгорелый после попадания снарядов металл выглядит грустно и вызывает два вопроса: «Зачем?», «За что?».

Но это только металл. Намного страшнее и больнее – дальше. Стелы с портретами героев, собственной жизнью защитивших этот адский кусок земли.

А за несколько сотен метров в тылу об огне передовой не напоминает почти ничто. Из гаражей выезжают машины, в ухоженных домах живут люди, работает школа, электромонтер что-то ремонтирует, поднявшись на столб. Повседневный до банальности пейзаж, по которому никогда не скажешь, что менее чем за километр не так давно горела земля, и сейчас регулярно проходят перестрелки на дистанции кинжального огня, что там за свободу Украины гибнут герои.

В школе нам когда-то рассказывали об одной из самых горячих точек противостояния Второй мировой войны – Сталинграде. Учитель истории говорил: «Иногда позиции противников находились на расстоянии броска гранаты». Этим было сказано все. Но мог ли кто-то представить тогда, что сегодня, когда оружие стало более мощным и более точным, такая ситуация повторится в украинском городке Авдеевка? Что меньше чем в километре от города, где враг подходит к позициям наших защитников на расстояние броска гранаты, могут спокойно ходить гражданские, работать магазины, школа?..

Около семи тысяч жителей Авдеевки вернулись обратно в городок. Один из наших воинов пожелал читателям, чтобы они никогда не узнали по-настоящему, что такое война. Если забыть, где мы находимся, возникает впечатление, что в конкретно взятой части географии его пожелание почти осуществилось. Правда, только «почти». Следы от снарядов на стенах верхних этажей многоэтажек ярко свидетельствуют: дети, растущие здесь, еще очень нескоро смогут безопасно играть на улице. Немногие задумываются, чего стоит даже такая иллюзия мира, покоя и безопасности тем, кто держит на своих плечах хрупкий мир этого городка, – нашим военным.

Далее слова парней и девушек – защитников наиболее горячего участка этой войны.

АЛЕКСАНДР:

«Сейчас перемирие. Если инциденты бывают, то преимущественно ночью, и лишь со стрелковым оружием. Пророссийские боевики делают прострелку в воздух, просто показывают, что они там есть, обозначают свое присутствие. После 17 числа (с начала перемирия) террористы стали более спокойными. Мы наблюдаем, отвечать на это пока нет смысла. Соблюдаем режим тишины. В крайнем случае, с разрешения командира, можем ответить.

Здесь надо учитывать особенности поведения врагов. Они часто по-хитрому делают. Приводят свою прессу, несколько часов ведут огонь, провоцируют нас на ответ. Резко прекращают стрельбу. Включаются камеры. Мы потом смотрим их новости. После таких случаев российские телеведущие рассказывают, как мы, «безо всякой на то причины», обстреливаем их, «белых, тихих и пушистых». Смотрим и сами смеемся, когда они нас бандитами называют.

Бывают такие дни, когда оккупанты указывают несколько мест и говорят: «Там были обстрелы». А мы-то знаем, что здесь в это время стояла тишина.

Я в 2016 попал в Счастье. Там было относительно тихо. Периодически отстреливались, но ничего серьезного. Потом – Марьинка. Там велись бои. А здесь, как оказалось, – еще «веселее».

Страшно всем. Но срабатывает внутри своеобразный механизм самозащиты. Когда понимаешь, что тебя увидели или услышали, – бежишь в одну сторону, падаешь, бежишь в другую, переползаешь. Все рефлекторно. У них тоже тактика в определенной мере прогнозируемая. Там офицеров обучают по тем же советским книжкам, по которым когда-то обучали нас. Бывало, группа врага начинала провокативную стрельбу с одной точки. Террористы из других позиций наблюдали, как мы будем отвечать, чтобы зафиксировать наши огневые точки. Когда вчера стреляли, – это был калибр 5,45 мм. Автомат с глушителем. У него такой специфический писклявый звук. На соседнем посту у них тоже есть «писклявый». Но устройство для бесшумной стрельбы там другое. Другой системы, по-другому изношенное. Звук слегка отличается. Определить координаты работы такого оружия нелегко. Звук рассеивается. А вот ПКМ (7,62- миллиметровый пулемет Калашникова, – прим. авт.) у соседей – там уже четко слышно. И у каждого стрельца есть свой почерк, темп. Очередью редко сейчас работают. Мы знаем практически каждого из них по почерку стрельбы, по звуку.

В прошлом году здесь было тяжело. Проблемы с оборудованными позициями, все разрушено. Мы много построили за четыре месяца. Приходилось и отвечать, и строиться, и наблюдать. В прошлом году боевые действия были более агрессивными. Случались прямые стрелковые бои на близких дистанциях. Нас даже забросали фосфорными минами. Здесь есть некоторые места, где 120-миллиметровая мина вошла в асфальт так, что торчит только хвостовик. Это мина, которая на определенной высоте начинает гореть. Высокая температура выжигает все поблизости, а сам запах химических веществ вреден для дыхательных путей и слизистых. Человек не может дышать, начинает кашлять, глаза слезятся. Мы брали влажную ткань, закрывали нос, рот и наблюдали поочередно. Это относительно эффективно. Даже противогаз не особо защищает. Старались засыпать землей саму мину и металлические фрагменты, разбросанные во время взрыва. От осколков также шел дым. Когда пробовали залить химию водой, – реакция усиливалась. А вот засыпать землей – кое-как помогало.

Расстояние между нашими и вражескими позициями здесь от ста метров. Есть и двести, и двести пятьдесят, и шестьсот пятьдесят. Раньше они были еще ближе. У них здесь были окопы, лазы. Противник вел себя нахально. Иногда они подходили на расстояние броска гранаты. Слышно было, как снимали оружие с предохранителя, как срабатывали затворные рамы, когда досылали патрон в патронник.

Здесь высокая нагрузка на психику. Враг не виден. Тактика у них отнюдь не шахтеров, а истинных военных. Они начинают работать из одного места, потом продолжают с другого. Здесь не бывает, чтобы кто-то в полный рост вылезал из укрытия и стрелял. Противник ведет себя профессионально. Он агрессивен и опасен. В прошлом году наблюдали одного их бойца в форме, похожей на форму морской пехоты. В этом районе боевых действий был уничтожен комбриг их «Пятнашки». Наверное, россияне сильно обиделись. После этого сюда понаехало «куча всего». Разные подразделения…

Хочется, чтобы закончилась война, забыть все это, как страшный сон, и снова заниматься своим любимым делом – строить. Когда приезжаю в отпуск, – это совсем иной мир. Но то, что происходит здесь, продолжает сниться.

Тем, кто сейчас в тылу, хочу пожелать, чтобы они понятия не имели, что такое война. Максимум – слышали такое слово, но не знали в сущности, что оно значит, и никогда не ощутили этого на себе. Товарищам, которые здесь, – чтобы быстрее все закончилось, наступил мир, все вернулись к своим семьям, занялись делами, работой. Чтобы вместо необходимости стрелять они наконец получили возможность строить. Планы, семейные отношения, дома. Здесь уже у каждого свое».

ПЕТР

– Как обстановка?

– Обстановка по-разному. В основном «стрелкотня». Враг свободнее чувствует себя при наступлении темноты. Со временем приходит опыт, знания, что делать, как действовать. Это сложно передать словами. Мы знаем, где свои, где чужие. По звуку слышишь, откуда стреляют, иногда даже узнаешь – кто. Я разведен. Любимой девушки нет. Пока у меня армия – любимая девушка. Я «сам себе режиссер». А вообще – нормально. Воюю с 2015 года. Уже привык. Ничего нового. Был призван по мобилизации и остался на службе.

– Почему не покинули службу после окончания времени мобилизации?

– Каждому свое.

– Вам это нравится?

– Да.

Излагая на бумагу диктофонную запись, вспоминаю ироническую улыбку, с которой были сказаны эти слова. Нравиться такое не может. Просто Петр не из тех, кто пожалуется, как бы ни было тяжело. Такие люди любые жизненные трудности встречают с улыбкой и вызовом. У них всегда и для всех «все хорошо». Они всегда на своем месте. Их невозможно сломить или победить.

АНАСТАСИЯ (19 ЛЕТ):

«Я пришла сюда по собственному желанию. У меня служат брат и жених. Захотелось попробовать, что такое армия. На службе полгода. О своем решении не жалею. Противник здесь близко, но мне не страшно, ведь я родом из того города, где идет война, и для меня это уже привычно. Рядом надежные ребята. Если бы не были надежными, мы не стали бы защитой для других».

Нелегко передать ощущение и впечатление от Авдеевки. Смертельное противостояние в условиях постоянного прямого контакта. Гражданские, возвращающиеся к своим жилищам. Городок, снова оживающий. Павшие воины. Живые побратимы, которые держат на своих плечах эту неустойчивую, агрессивную и опасную действительность. Ценой здоровья. Ценой собственной жизни. Боль и грусть, невероятная стойкость и невиданная сила духа, смертельная опасность и спокойный хладнокровный оптимизм.

Машина мчалась по шоссе, а на душе усиливалась уверенность: наступит время, когда украинские воины – люди, которых уже никто и ничто в этом мире не сможет сломить или испугать, ради тех, кто за их спиной, ради тех, самых лучших, кто уже не с нами, за безопасность и счастье тех, кто еще не родился, вернут мирное небо над украинским Донбассом и сине-желтые флаги над Крымом.

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook