Если в современном Киеве то, что в стране идет война, ощущается едва ли, то в Белграде (а после последнего выстрела прошло много лет) о ней невозможно забыть дольше, чем на полчаса.

Первое, что бросается в глаза по приезде в город – сувениры с картой Сербии, где Косово – все еще часть страны, и футболки с принтом «Косово – это Сербия. Крым – это Россия». И сувениры с портретом Путина во всех возможных конфигурациях.

Вот тут становится обидно. Первый же разговор с сербом на тему наших войн заканчивается неожиданно.
– Вам не стыдно? – спрашиваю у продавца. – Или правда верите в то, что там написано?

Продавец делает широкие глаза, традиционная для продавца сувениров улыбка сползает, мужчина переходит с английского на сербский.

– Конечно! Косово – это Сербия! И всегда будет Сербия!
– Я про Крым… Вы считаете, что Крым – это Россия?
– Аааа… Вы – украинка…
– Именно. Вам не стыдно продавать это?
– Если украинка, значит, хорошо понимаешь сербский. Я из Косово. Вы хоть знаете, как это страшно? Мне дали два часа уехать из дома. Я собрал в пакет документы, двое штанов и уехал. А мой дом остался там навсегда.

И тут случается неожиданное: продавец вдруг начинает плакать. Хлопаю его по плечу.

– Успокойтесь. Все уже позади…

Мужчина быстро берет себя в руки. Вытирает слезы и опять переходит на английский.

– Украина – хорошая страна. Вы не признали независимость Косово.
– А вы благодарите, продавая футболки с надписью «Крым – это Россия?». Мне так же больно, как и вам. Я видела, что такое война, я теряла друзей, по мне стреляли. Они напали на нас. А вы продаете сувениры с портретом человека, который каждый день убивает украинцев. Но это такое – ваша страна, вам и решать с кем дружить. Но вы такими футболками поддерживаете оккупацию моей страны? Вы плюете на могилы моих людей, понимаете? Вам не стыдно?
– Я никогда не думал об этом… Просто они очень хорошо продаются… Я поговорю с хозяином, чтобы мы их не продавали. Извините.

На прощание мужчина просит обняться. Желает Украине мира. Я желаю им мира в ответ.

Второе напоминание о войнах догоняет буквально в десятке метров, возле газетного киоска. На одной из передовиц – Трамп, на другой – покойный сербский лидер времен войны Слободан Милошевич, командир боснийских сербов Ратко Младич и их лидер Радован Караджич. Не знаю, совпадение или, действительно, даже столько лет спустя после войны лица этих людей все еще не сходят с полос местных газет. Уточнить не получается – продавец меня не понимает.

В пешеходном переходе полузатертое объявление, где участников войны 99-го призывают, если верить гугл-переводчику, отчитаться о каких-то выплатах.

В Белграде люди очень приветливые и открытые. Охотно помогают и очень дружелюбны. Но с английским – беда. Его отлично знает только молодежь. Очередной парень, у которого я спрашиваю дорогу к музею Теслы, вдруг интересуется, откуда я. Услышав слово «Украина», начинает улыбаться и спрашивает:

– Ооооо… Ну что у вас там с Россией? Воюете?
– Вчера они убили двоих украинцев. Сегодня одного.
– Ого… Да, война – это плохо. Я сам знаю, у нас тут бомбежки были. Я постоянно читаю, что у вас там творится и мало что понимаю.
– А кого вы поддерживаете?
– Никого. Это ваша война – вам разбираться. Лучше чужим не лезть в чужие разборки, быстрее помиритесь. Хотя, скажу честно, Россия нам культурно ближе, исторически мы друзья, язык у нас очень похож, поэтому мы ее больше поддерживаем.

В ответ говорю несколько фраз на украинском.

– Поняли что-то?
– Конечно, говорю же, русский нам близок. Вы говорите, что у нас красивая страна и что вам нужна поддержка.
– Но я говорила на украинском.
– В Украине разве есть свой язык?

Занавес. Точнее, 15-минутная лекция и широко открытые глаза собеседника.

Белград – безумно красивый город. Большой, помпезный и – мое мнение – очень похожий на Киев. Тем больше режут глаз два разрушенных здания друг напротив друга, внезапно появившиеся посреди одной из центральных улиц. Рядом – скучающий паренек в военной форме.

– Что это? – спрашиваю.
– Это наше Министерство обороны. Его разрушила авиация НАТО. Бомбами.
– Почему?
– Я не знаю, – паренек пожимает плечами.
– Как это?

Паренек еще раз пожимает плечами. Спрашивает, нужна ли мне какая-то помощь.

Эти два здания – Генерального штаба и Министерства обороны – выглядят действительно ужасно. Закопченные стены, арматура, торчащая из разбитых бетонных стен и перекрытий, как кости из открытой раны. Для сербов эти два здания, кажется, и есть рана. Которую они не спешат залечивать. Ведь после бомбардировки прошло 20 лет, и здания давно можно было отремонтировать. Или снести и построить новые. Но этого никто не делает. Кто-то говорит, что руины оставили, чтобы колоть глаза Западу, другие – что это важный памятник для самих сербов о той самой войне. Как на самом деле – сложно сказать, ведь сербская душа, несмотря, на всю открытость – потемки.

– Понимаешь, Косово, как козырь, достается политиками только в нужный момент. Под выборы или когда с экономикой что-то пошло не так. Сыграть на патриотизме и обидах проще, чем сделать реальные дела, – рассказывает мой сербский коллега-журналист, готовя кофе в своей редакции. – Люди, наконец, понемногу начали забывать те события. Опять-таки, выросло поколение, которое войны не помнит, и смотрит больше в будущее, чем в прошлое.
– То есть тема Косово понемногу уходит?
– Не совсем. Если ты выйдешь на улицы и начнешь спрашивать о войне, многие начнут отмахиваться, мол, хватит, надоели вы, это было давно, пора думать о будущем. Но потом спроси – независимое ли государство Косово и стоит ли сербам его признать, как ты увидишь совсем противоположную реакцию и можешь схлопотать. В этом и парадокс. И на этом играют политики. Очень часто играют. Ведь ударить по теме Косово легче, чем провести, например, какую-то нужную реформу.
– Как думаешь, примирение возможно в ближайшем будущем?
– Не знаю. Думаю, должно пройти еще время, чтобы ответить на этот вопрос. Мы сейчас только начали сотрудничать с хорватами – а ведь столько лет прошло со времен нашей с ними войны. И то, потому что их президент и наш прошлый президент много сделали для этого. И пресса хорошо работала над тем, чтобы подготовить общество к этому сотрудничеству. А сейчас процесс, скорее всего, притормозится – власть у нас поменялась. Но все же, начало сотрудничества положено. А с Косово примирение намного сложнее, чем с хорватами и босняками.
– Но почему?
– Потому что босняки, хорваты, сербы – все жили вместе, вперемешку. Женились между собой, делали все вместе. Поэтому нам и помириться легче. А косовские албанцы всегда жили отдельно от сербов. Просто параллельно сосуществовали два народа на одной территории. Поэтому и помириться проблема – нет ничего общего, что связывало бы.

Внезапно он вспоминает Украину. Оказывается, он работал у нас еще в 2014 году и даже бывал в уже оккупированном Донецке.
– И как впечатления?

В ответ он загибает трехэтажным матом.
– Вот так мне говорили те люди. Обещали что-то плохое сделать. Но когда узнавали, что серб – моментально добрели и говорили, что мы – братья.
– А вы – братья? – смеюсь.
– Ага, то, что сейчас у вас на Донбассе мы тоже проходили. «Сербская Краина» называлось (квазигосударство, провозглашенное сербами на территории Хорватии в 90-х). Беззаконие, маргиналы, насилие и, главное – непонятно чего хотят и как видят будущее. Ну и что делать с ними тоже непонятно.

Вечером Белград становиться еще красивее и уютнее. И без того шумные улицы оживают. Звуки мегаполиса разбавляет балканская музыка с террасы ресторана. Официантка советует попробовать местные вкусности – чевапы и плескавицу. Продавцов сувениров становится еще больше. За соседним столиком пара сербов обсуждает Рианну. Сложно даже представить, что 20 лет назад здесь, на этой самой улице, падали бомбы и погибали люди. Банальность на уровне пошлости, но все же – как хорошо, когда нет войны. И пусть будет мир во всем мире!

Фото автора

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook