Этой историей со мной поделилась близкая подруга, с которой я познакомилась в Харькове, хотя мы обе родились и выросли в Донецке.

Недавно я увидела Максима во сне. Я разбирала вещи в донецкой квартире, а он подошел сзади и легонько тронул за плечо. Он весело улыбался, как пятнадцать лет назад, когда я впервые его увидела. Раньше, если он иногда снился, то норовил убегать куда-то с виноватым и вороватым видом, а я пробовала кричать ему вдогонку вопросы о том, что будет дальше с его «республикой» и жалеет ли он о чем-то, что сделал в последние годы жизни. «Теперь я могу все время находиться рядом с тобой. Просто меня никто не видит», – сказал призрак и подмигнул. Я хотела ответить, что раз так, то мог бы в чем-то помогать или давать советы. Потом вспомнила, что покойник и при жизни не блистал умом, а потому вряд ли поумнел после смерти. И тут прозвенел будильник…

…Максима в качестве способного верстальщика-самоучки привела в наше издательство внештатный корреспондент. Он верстал быстро, но несколько неряшливо, и не любил что-то поправлять. Уважение к старательности и ответственности, наверно, развивается параллельно жизненному опыту. Тогда у меня было его мало, поэтому Максим безоговорочно понравился.

Мы были друзьями и как будто немного больше. Максим приносил почитать любимые книги в виде распечаток из интернета. Правда, он обожал Стругацких, а мне они показались ужасно скучными. Еще одним его странным и устаревшим увлечением казалась любовь к коммунистическому учению. Он даже состоял в КПУ и гордился, что ему пожимал руку Петр Симоненко.

Часто он провожал меня почти домой, учитывая мою привычку носить с собой кучу всяких вещей – книги по работе, зонтик, пакетик фруктов, очищенную воду. Новый друг забирал увесистую ношу и всегда доходил до одного и того же места, потом я сворачивала, а он шел дальше. В той стороне жила Виктория, которая привела его к нам работать. Будь я старше и опытнее, то сразу же сложила бы два и два, но наш фрилансер воспитывала сына-подростка, находилась в разводе, и ей было за сорок, потому никаких ассоциаций не возникало.

Максим вырос в неполной семье из мамы и бабушки. Бабушке не нравился муж дочери, и она заставила ее сначала жить отдельно от мужа, а потом оформить развод. «Мама часто плакала, но не смогла ее ослушаться, – рассказал Максим. – Они с папой первое время писали друг другу письма, а потом он понял, что она не вернется. Бабушка воспитала в маме беспрекословного раба, ненавижу ее за это».

Наша идиллическая дружба закончилась, когда он как-то дошел со мной до дома, и мы неожиданно поцеловались. «Ты еще пожалеешь об этом», – мрачно сказал он и потом безо всяких объяснений еще раз жадно меня поцеловал, прижав к себе до невозможности дышать.

Поводы пожалеть скоро появились. Главная редактор позвала к себе и, закрыв дверь, строгим учительским голосом сказала: «Постарайся как можно меньше общаться с Максимом. Это не твой человек». Часть коллег стала особо внимательно поглядывать на меня или вдруг умолкать при моем приближении. Но самым ужасным оказалось дальнейшее поведение любимого. На людях он норовил критиковать меня, унижать или пытаться поссорить с лучшей подругой, наедине – наоборот. Контраст в поведении был настолько разителен, что возникало странное чувство нереальности происходящего и сомнения в том, в здравом ли уме находимся мы оба.

Если бы я тогда знала, как объяснить родителям, почему хочу бросить работу с хорошей зарплатой и рядом с домом, то я бы уволилась. Увы, но я не знала. Один раз, дойдя до отчаяния, я зло прошипела: «Никогда больше не приближайся ко мне и не смей распускать свои гадкие сплетни, а то я наберу в чайник воды, закипячу, вылью тебе на яйца, а всем скажу, что просто споткнулась». Максим испугался, это было видно. Воцарился холодный нейтралитет, продлившийся несколько месяцев, а потом он уволился.

Несколько лет я видела свою несчастливую любовь изредка и только издалека, потому что вовремя старалась скрыться. Однажды в автобусе я его не заметила, поэтому подпрыгнула, как пойманный заяц, когда кто-то подергал за пальто и мои глаза встретились с парой знакомых зеленых глаз. Не сказав ни слова, я быстро выхватила полу верхней одежды из его руки и выбежала через другую дверь. Автобус отъехал от остановки вместе с удивленным лицом Максима в окошке. Наша следующая встреча состоялась в 2013-м.

– Алла дала мне твой номер. Пожалуйста, не отключайся, надо поговорить, встретиться, – умоляюще произнес знакомый голос.

Сразу стало дурно, потому что нахлынули неприятные воспоминания. В то же время, если я так эмоционально реагирую, то не лучше ли раз и навсегда расправиться со страхами, посмотрев им прямо в лицо? И я решилась…

– Я не мог тебе все рассказать. Ты казалась такой чистой и неопытной. Как ребенок, и мне не хотелось увидеть, как ты на меня после этого будешь смотреть. А Виктория… Она бы поняла, что я влюбился в ровесницу, хотя обещал любить ее. Мне казалось, что лучше будет, если никто не узнает ничего – ни ты, ни она. Ты должна меня понять – я испугался, – сбивчиво объяснял грузный мужчина с бородкой, в котором от прежнего Максима остался только насмешливый зеленый взгляд.
– Они все знали, что ты жил с Викторией? – спросила я.
– Да, только не говорили тебе, – согласился он.

Я не любила его больше, работала в другом месте, встречалась с другим мужчиной, но стало обидно. Если бы я знала сразу, то моя жизнь была бы иной. Я бы не потратила несколько лет на то, чтоб думать, что я сделала не так и чем заслужила лично его неприязнь и косые взгляды коллег.

– И теперь, когда мы с Викторией расстались, а я стал зарабатывать больше, то нельзя ли все вернуть? Мне бы так хотелось компенсировать тебе все, что я сделал и сказал обидного… Ты совсем не изменилась, не то что я. Только взгляд у тебя стал другой, это я виноват, – продолжал оправдываться он.

После этой встречи мы стали видеться время от времени. Можно не любить мужчину, но кто откажется от нетребовательного обожателя. Того, кто всегда смотрит на тебя снизу вверх, говорит только на нравящиеся тебе темы, заказывает в кафе твои любимые блюда и сопровождает на прогулке в любом угодном тебе направлении.

Напряженность в нашей своеобразной дружбе появилась в марте 2014-го. Субботним утром я отправилась в «Донецк-Сити», где покаталась на катке, а потом ходила по распродажам, когда зазвонил мобильный. Максим. Хочет встретиться.

Я как раз любовалась улицей Артема через большое окно до пола, а Максим принес нам кофе и йогуртовые пирожные с фруктами, когда послышались странные дисгармоничные крики и вместо машин на дороге появились люди с непонятными флагами.

– Что это?
– Демонстрация! У нас будет республика! – гордо заявил он.
– Это еще какая?
– Донецкая народная!
– Не говори ерунду. Никакая область не является полностью самодостаточной.

В ответ на меня обрушилась целая лекция о «народе Донбасса», славном прошлом Донецко-Криворожской республики и всеобщем равенстве.

– Не надо всеобщего равенства, – процедила я. – Моим предкам оно стоило очень дорого.
– Вот ты увидишь, как все расцветет и пойдет развитие, – восторженно залепетал рядом со мной бородатый дяденька с сияющим взглядом придурковатого подростка.
– Ничего. Не. Расцветет. Засунь. Себе. В. Задницу. Всю. Свою. Коммунистическую. Блажь, – вложила я все возможное осуждение подобной дурости в голос, но не помогло.

В последующие несколько недель страница Максима в «ВК» превратилась в агитку, забитую коммунистическими лозунгами, клятвами в любви к «русскому миру», призывами «косить укроп» и «Донбасс никто не ставил на колени». На требование уняться и соблюдать нейтралитет он выдавал порции фейков, которые несложно было проверить и опровергнуть. «Зачем ты распространяешь ложь?» – упрекнула я. «Сейчас просто так надо для дела», – ответил он и посоветовал мне не пить любимый черничный йогурт «Галичина», потому что «бандеровцы могут добавить отраву». В ответ я сначала перестала с ним разговаривать по телефону и отвечать на сообщения, а потом занесла в «черный список» в «ВК».

Потом я уехала жить в Харьков. Сидела одна в супермаркете на фудкорте и мрачно пила кофе, когда мобильный звякнул, приняв смс. Это было стихотворение Максима, начинавшееся со слов «Кого ты все ждешь в ночи? Не жди, не молчи. Кричи!…». «Тебя бросила очередная великовозрастная пассия?» – ядовито ответила я.

Мы не стали говорить по-настоящему. Он иногда писал, я иногда отвечала. А потом попали в троллейбус на Боссе. «Еб*на укровина у нас сегодня по 15-му участку и, потом, по Боссе еще», – прислал смс он. Я как раз читала сводку о разрушениях и жертвах в своем районе и быстро набила в телефоне «Это сделал кто-то из твоих дружков, и я желаю, чтоб они по пьяни взорвали и тебя тоже, как этих бедных людей». Ответ не заставил себя ждать: «Нет, это мы захватим Харьков. И взорвем только один троллейбус, в котором будешь ехать ты». Больше мы не общались.

В марте 2016-го я читала новости, когда внимание привлек заголовок «Погиб пропагандист «ДНР», и я кликнула по нему. С фото смотрело лицо Максима. Его взорвали. Пьяный наемник бросил гранату в комнату, где он сидел за компьютером. Я похолодела и задрожала, а потом… стало странно весело и легко. Я написала подруге, но она уже знала. «Он говорил, что будет праздновать провозглашение «республики» до конца жизни. Его жизнь закончилась, значит, «ДНР» тоже скоро закончится?» – оптимистично предположила она.

Не все реагировали точно также. Кто-то упрекал меня и говорил, что надо пожалеть его и помолиться. Кто-то испугался, будто я могу навлечь смерть или болезнь на человека, высказав в его адрес пожелание. Я же знала, что смерть была предопределена всей логикой его бестолковой жизни. Он не был особо умным человеком, особо смелым или честным. Он часто врал и был неверен в личной жизни как мужчина, а потому стоит ли удивляться, что и гражданин из него получился неверный?

Возможно, если б государство Украина решилось бы на декоммунизацию еще в 90-е, когда мы были детьми, то вредное учение не пустило бы корни в падком на трескучую чепуху мозге Максима. Или если бы у нас предоставляли стипендии гражданам, как в Германии, то он бы окончил оставленный химфак и переливал бы из одной колбочки в другую какое-нибудь хитромудрое снадобье. Виновата его слабовольная мама, которая развелась с мужем, обстоятельства и он сам. Я чувствую вину в основном перед собой, что глупо влюбилась в него когда-то давно, но это не моя рука кинула гранату в его комнату…

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook

Иллюстративное фото: Sean Witzke on Unsplash