Они выстояли, не выстоял бетон. Кажется, мы уже все привыкли, что киборги – это символ и гордость. Это про воинов, которые выжили там, где выжить не должны были, поддержав очень дорогой ценой нашу веру в страну и ее защитников в критический момент. Они – уже легенда. А когда с ними сталкиваешься вживую – это абсолютно особенное ощущение от рассказов. Которое наполняет слово «киборг» абсолютно новым, гораздо более глубоким и ценным смыслом.

Первый «киборг», интервью с которым я делала – боец 93-й механизированной бригады Евгений Ковтун, корректировщик на новом терминале Донецкого аэропорта. Он был одним из тех, кто видел последние дни ДАПа. Пережил несколько подрывов на терминале. Буквально выгреб из-под невыдержавшего бетона, и после многодневных тяжелых боев вместе с товарищами сумел прорваться на свободную от оккупации территорию.

Интересно: Кривонос: Запад непосредственно заинтересован, чтобы России в Крыму не было

Причем многодневные бои – это не так, как в кино, когда все динамично, горит и взрывается, создавая сказочную картинку боевика. Это – контактные бои в обугленных руинах аэропорта, когда спишь на полу, у стенки, в которую враг стреляет. Главное — лечь ниже, чем пули пролетают. Когда согреться — это проблема. Когда воды в жидком виде нет – есть бутылки, которые замерзли еще в начале зимы и к середине января лед из них выдалбливали ножом и в котелке ставили топить. Чай там дорогим был, за чашку теплой воды попотеть приходилось. Когда ешь не потому, что хочется, а потому что надо проглотить что-то съедобное, чтобы поддержать силы.

И все это – в условиях полного и абсолютного морального напряжения, которое не спадает ни на секунду.

Женя был одним из тех, кто оборонял аэропорт в те дни, когда уже стало понятно, что все – плохо. Когда было понятно, что помощи они могут и не дождаться. Он был одним из тех, кто из окружения рассказывал журналистам о происходящем. О том, что они в окружении и бой может оказаться последним, о том, сколько сейчас получили убитых и раненых. И о том, что «все хорошо – пока держимся!».

Меня в его рассказе поразило то, какая усталость должна была накрыть наших воинов, которые спустя несколько дней постоянных боев переставали чувствовать боль, страх, голод, подрывы терминала. После одного из них, например, Женю завалило. Правда, по его словам, завалило удачно:

«Плита перекрытия упала чуть наискосок, я по ней скатился в подвал. Да, меня завалило. На тот момент у меня были перебиты три ребра, была температура, осколки какие-то мелкие. Болевые ощущения были постоянно. Но я уже не реагировал. Ну, два ребра сломано – значит два, три – значит три. Усталость была такая, что передать сложно. Просто от бессилия сознание несколько раз терял. Не было ни сил, ни желания. Было все равно. Думал, что это уже финиш. Мы понимали, что помощи можем и не дождаться. До этого момента и так каждый прорыв десантников в заблокированный терминал был очень тяжелым и кровавым, а теперь связь потеряна, подрывы начались, кого уже спасать? Отключился. Меня товарищ растормошил, который рядом лежал (у него тоже нога была повреждена), и сказал: «Будем пробиваться». Я сначала не понял даже, кто будет пробиваться и куда? Но как-то все равно принял решение, что, ладно уж, будем пробиваться на метеостанцию. Там парапет такой стоял, высотой чуть выше колена. Но преодолеть его я уже не мог. Этот парапет для многих ребят препятствием был – настолько все были побитые и обессиленные. Мы с товарищем решили, что сначала он меня через этот парапет перекинет, а потом я его вытащу. Так и перелезли».

Они потом плутали в тумане взлетной полосы, пробиваясь к своим и чудом не нарвавшись на противника. Раненые, обесточенные и уже почти без оружия. Но все же прорвались и вышли.

Самое острое в рассказе Жени было даже не то, как обыденно он рассказывал о пережитом в реальности пекле. Хотя от его рассказа накрывало непередаваемым ощущением того, что ад – он на самом деле очень близко. Самое острое – это то, как ему важно было, чтобы люди помнили тех, кто из аэропорта не вышел. Потому что за каждым упоминанием о ДАПе стоят десятки историй о жизнях людей, в которых уместилось бесконечно много. В том числе – бесконечно много тех понятий, оперируя которыми мы стремимся воспитывать своих детей.

«Для нас самая большая награда, что мы живые вернулись. Настоящие герои – это те, кто погиб. Особенно в аэропорту. Когда я заезжал в аэропорт, мои ребята из 93-й уже неделю на тот момент были там. Через шесть дней они уезжали, их срок истекал, после чего я от бригады должен был остаться один. В день, когда они должны были уехать, я перед уходом на пост со всеми своими попрощался, потому, в принципе, уже все понятно было. Когда вернулся – обнаружил троих из них сидящими на месте и пьющими чай. Спросил у них, почему они не уехали и в своем ли они уме, потому что терминал в огне уже был. Один мне ответил: «Знаешь, Женя, мы решили, что либо выйдем все, либо не выйдет никто». Эти трое погибли на 22-й день непрерывных боев за аэропорт. Они продержались до конца. «Остапа» (Владислава Остапенко, – ред.) – снял снайпер 18 января. Ему около пятидесяти было. Взрослый мужик. Еще два героя погибли под завалами. Одному, «Якуту» (Андрей Куприянов, – ред.) было на вид больше 30, а «Бороде» (Александр Олефир, – ред.)¸ который первым решил остаться, было 23. Я считаю, что, отдав свой долг, отвоевав свой срок, остаться вместе с малознакомым человеком просто потому, что «все или никто», сознательно идя на смерть – это героизм».

Так что помните о них. Это то немногое, что мы можем сделать для тех, кто отдал все для защиты нашего права жить так, как нам хочется.

«Черноморка» в Telegram и Facebook