Они существуют, хотя часто на мирной территории их существование считается чем-то вроде легенды или сказки о добре и зле. Но, тем не менее, ситуации, когда родственники украинских военных остаются в своих домах на оккупированной территории, не так уж редки. В интервью «Черноморке» одна из матерей украинских добровольцев из Донецкой области рассказала, с чем ей приходится сталкиваться дома, пока сын – на войне (обычно мы изменяем только имена людей, проживающих на оккупированной территории, но в данном случае было решено скрыть также и название населённого пункта, чтобы не подвергать опасности жизнь героини материала – ред.).

Светлана Владимировна живёт одна, домашнее хозяйство ведёт самостоятельно, выживать помогают огород и весьма скромна пенсия. Её супруг больше десяти лет назад погиб во время аварии на шахте, а сын – вот уже около трёх лет, как отправился добровольцем в украинскую армию.

Светлана Владимировна, почему ваш сын принял такое решение? Что это для вас значит?

Почему… Потому что хочет мира в нашем городе, хочет мира в Украине, хочет вернуться и спокойно жить у себя дома. В первый год я уговаривала его остаться дома, и он послушался, потому что пожалел меня. На время прекратил эти разговоры. А потом как-то вечером, смотрю, вышел он во двор покурить, сидит на лавке, лицо мрачное, злое, несчастное. Я вышла, стою рядом, и плачу, плачу… Я тогда поняла, что не смогу ничего сделать, он всё равно уйдёт на войну. Мне кажется, такие чувства понятны любой матери. Положа руку на сердце – матери в других регионах очень рады, что должны провожать на войну сыновей (а часто и дочерей)? Мне в это не верится, но так или иначе, каждая история уникальна. Вот и у нас так получилось. Он ушёл. Я осталась тут, его ждать.

Что это для меня значит?.. Конечно, я горжусь, что воспитала такого сына, который не смог стоять в стороне, когда в страну пришло горе. Но он всегда был и очень практичным, как говорится, «поближе к жизни»… Дом этот построил его папа. В этом доме он хочет жить, в будущем, если Бог даст, – привести сюда жену, вырастить своих детей. И пока здесь оккупация, никакой счастливой жизни, даже простой нормальной жизни, здесь не получится. И вот ещё поэтому он пошёл на войну – защищать именно свой дом, вот этот, где я живу, и где я каждый вечер жду его звонка. Что это для меня значит… Его выбор изменил мою жизнь. Раньше я боялась снаряда, который может прилететь нам в крышу дома, а теперь боюсь и того снаряда, который может прилететь к ним на позиции.

Знаете, я всегда плакала над фильмами о войне, смотрела на сына, и мой самый большой страх был – если на нас кто-нибудь нападёт, и ему придётся уйти на фронт. Он ведь у меня один…

Кто-нибудь из вашего окружения знает, куда уехал ваш сын? Как объяснили его отсутствие?

У меня для всех одна и та же версия – уехал на заработки, работа понравилась, и решил остаться, на сколько получится. Собственно, у меня никто особенно-то и не выяснял, куда он девался. Уехал и уехал. Люди у нас выезжают очень часто, потому что здесь, в оккупации, нет ни работы, ни возможности вести полноценную жизнь вообще. Поэтому никто и не удивляется, что молодой парень уехал искать лучшей жизни.

Верят в такую версию?

Это их дело. Другой информации ни у кого нет. Правда, у меня есть две подруги, мы вместе переживаем, как говорится, и горе, и радость. Вот они знают, куда уехал мой сын. Знают, и помалкивают. Мы даже между собой редко напрямик говорим, что он в украинской армии – чтобы не привыкать обсуждать это открыто, чтобы не ляпнуть где-нибудь случайно.

Всё-таки, не могли бы вы рассказать подробнее, каковы убеждения вашего сына? Почему именно армия, а не, например, волонтерство?

Когда здесь начались митинги за Россию и «республику», сын пытался переубеждать тех людей, которые поверили «старшему брату», России, то есть. Ходил на эти митинги, пытался понять, почему так происходит. Удивлялся тому, что на этих сборищах видел множество незнакомых людей, у всех – российский говорок, такой, прааааативный… Тогда он задумался над тем, что люди, которых обычно ставили в первых рядах, выкрикивали пророссийские кричалки, а те, кто стоял подальше, обычно просто молчали, стал думать, почему так. И вот как раз среди тех, которые были в первых рядах, он замечал или этих приезжих, или местных алкашей или наркоманов, или, как бы так вежливо сказать, ну, в общем, не очень умных людей из местных. Получалось, что люди, в том числе и журналисты, которые к нам приезжали (и российские, и украинские), замечали только всеобщий гвалт, а на то, кто что кричит, просто не обращали внимание, не разбирались в этих подробностях.

Народ, вернее, небольшую его часть, просто одурачили. Использовали для своих кадров, для сюжетов. И всё. На самом деле, когда он начал разбираться, почему люди вообще ходят на эти митинги, то выяснил, что основная масса – это бюджетники, которых согнали путём приказа на предприятиях, другие просто пришли поглазеть, а вот этих «идейных» было меньше всех. Из нас просто сделали идиотов.

Сын мне, когда это понял, говорил: «Мама, нас развели, как дураков, оговорили, и использовали натуральных дебилов, чтобы весь Донбасс таким показать». Он так из-за этого изводился, не знал, что делать. Несколько раз участвовал в драках, отлавливал вместе со своими друзьями этих алкоголиков, которые призывали российскую армию, как только получали пару бутылок водки и пару десятков гривен. Они били, их били. Я принимала валидол, ждала его по ночам, какие-то «явки-пароли» у него вечно, кодовые слова, по телефону никого по имени не называет.

Часто бывало, я усну, а потом просыпаюсь поздно ночью от разговоров в соседней комнате, или встану воды попить, а в окно вижу: сын с кем-то во дворе разговаривает. Я до сих пор не знаю, чем он занимался, что обсуждал, кто были эти все люди. Он уезжал в какие-то поездки на несколько дней, возвращался измученный, похудевший, и никогда не рассказывал, куда конкретно ездил, чем занимался, с кем общался и о чём. Я просто молилась, чтобы он был жив, и чтобы с ним ничего плохого не произошло.

Каждый раз, когда он уезжал, я страшно боялась. Вокруг происходили какие-то задержания, соседей хватали, держали в подвалах, избивали, заставляли говорить на камеру о каких-то «преступлениях против республики», о «шпионаже на Украину», о чём-то ещё, что тут считается преступлением. И вот каждый раз, когда у нас бывали ночные гости, или он срывался в очередную поездку, я думала, что следующим «возьмут» его, и что это уже я, вместе с другими женщинами, буду стоять у СИЗО и ждать, примут ли у меня передачу, и пустят ли повидаться. Эти мысли сводили меня с ума.

Но я всегда предчувствовала, что он всё-таки уйдёт воевать. Он такой – если что-то решил, то решение отменить нельзя, только отсрочить. Вот вы спрашиваете насчёт волонтерства. Ну какое волонтерство, он хочет быть солдатом, защитником, он хочет защитить свой дом. Волонтерство ему не подходит…

Как он вам сообщил, что уходит на фронт?

Резко, внезапно. Я стояла возле стола, чистила картошку. И он заходит в кухню и говорит: «Мама, я уезжаю, ты меня больше уже не отговоришь, отпусти меня без истерик, пожалуйста». Посмотрела на него, и поняла – да, не отговорю, не получится. Так захотелось плакать, накричать на него. Ничего я не кричала, конечно, потому что понимала: раз он так решил, я не имею никакого права ломать его волю, шантажировать жалостью и так далее. Спросила: «Что тебе нужно в дорогу? Я помогу собрать». А он подошёл и крепко меня обнял. И вот тогда я в голос завыла. Он молчал, дал мне выплакаться.

Это был последний раз, когда я при нём плакала – решила, что не стану отравлять ему жизнь, а то будет ещё тяжелее, а он воюет. Нельзя его расстраивать. Только я очень пугаюсь, если он не звонит несколько дней подряд, мне рисуется самое плохое. Но я стараюсь себя чем-то посильнее занять в такие дни, нахожу дело, и отгоняю плохие мысли. Потому что Бог просто не может со мной так поступить. Откровенно говоря, я в это не верю.

Как вам живётся всё это время?

Нормально – не хуже и не лучше, чем другим людям, которых я знаю. Живу потихоньку. Как все. Занимаюсь вот «туризмом», как говорят господа чиновники украинские (за чью безопасность, в том числе, воюет и мой сын, и другие люди), получаю свою пенсию, за которой надо сутки проморочиться… А на местную, российскую пенсию, покупаю овощи и делаю из них сухие смеси для супов, борщей и пюре, это для сына и его сослуживцев. А потом передаю. Как – не расскажу (смеётся – ред.).

Одиноко живётся. Но я стараюсь не унывать. Вон, выборы скоро, поеду голосовать. Может быть, удастся что-то поменять в Украине, выбрать более честную власть. Я всё-таки надеюсь, что мы все снова будем жить в одной стране. Потому что так должно быть. Иначе ради чего все эти потери, гибель стольких людей, эти постоянные обстрелы, страх, что завтра это может случиться и с тобой (хотя у нас, слава Богу, тихо).

Светлана Владимировна, почему не выехали в безопасное место?

Смотрите, вот я живу у себя дома. Нигде в Украине меня никто не ждёт. Мне 59 лет, я работаю в продовольственной сфере. Исходные данные хороши? Я потяну аренду? Жить в общежитии или в модульном городке я не смогу – имею инвалидность, вдаваться в подробности не буду, но в сырости, холоде или жаре через пару месяцев состояние моего здоровья может существенно ухудшиться. И я вообще-то не должна оправдываться, даже если бы была здорова, а просто не хотела выезжать.

Я гражданка Украины, сын мой воюет за Украину, и я живу не «у оккупантов», а на территории Украины, оккупированной Россией. Никому ничего не должна, ни перед кем не виновата. И мне больно, что некоторые люди считают по-другому, и ненавидят нас, оставшихся здесь, просто потому, что есть на свете. А ведь всего несколько лет назад я путешествовала по Украине, ездила в санатории, знакомилась с людьми, и никто не делал брезгливое лицо, слышав, что я из Донбасса.

Я вот люблю людей. Всех людей. Знаете, когда выезжаю оттуда, мне в первые часы хочется смеяться и всех обнимать. Правда. Я всегда хочу «насмотреться впрок» на людей, которые не знают, что такое комендантский час, взрывы, что такое готовить еду на костре или сидеть без воды и топить снег, чтобы помыться. Я всегда молюсь, чтобы война не пошла дальше.

А настаивал ли на вашем переезде сын?

Настаивал – немного не то слово. Он требовал, умолял, чтобы я переехала. Но потом я убедила его, что, если я брошу дом, мне будет гораздо тяжелее, чем теперь. Мы поговорили о том, что скажем насчёт его отъезда, что мне делать, если вдруг возникнет какая-то опасность.

Я хочу сказать вот что. Сын имеет право на свой выбор – стать добровольцем украинской армии и пойти выгонять Россию с нашей земли. Он имеет право распорядиться своей жизнью так, как ему кажется правильнее. Он имеет право. Но ведь и я имею точно такое же право поступать со своей жизнью так, как мне кажется лучше. Мне лучше дома, я никуда отсюда не поеду. Имею полное право так поступить? Да.

Я всегда старалась смотреть на вещи реально. Если из затеи ничего не выйдет, её лучше не осуществлять. Ну не готова я бороться за какие-то льготы для матерей военных, не хватит у меня ни здоровья, ни нервов ходить по кабинетам и что-то выклянчивать. И если у меня не получится справиться самостоятельно, мне что, позвонить и сказать: «Сыночка, а вышли-как мне денег»? Он итак многое для меня делает.

А если всё-таки выяснится, что ваш сын – украинский военный? Вы не боитесь этого?

Я боялась только за своего сына, когда он (я об этом только догадываюсь, с ним мы этого не обсуждали, потому что он прекращал все разговоры на такие темы, это было табу) занимался проукраинской деятельностью в оккупации. Вот его ареста, пыток, расстрела, тюрьмы, вот этого я боялась.

Да и потом, есть одно обстоятельство, которое меня немного успокаивает. Вы думаете, даже если и узнают, что он воюет за Украину, мне тут что-то сделают? С меня нечего взять, вот абсолютно нечего. Кроме дома, у нас ничего нет, машины нет, бизнеса нет, только вот дом есть и огород.

Вы интересуетесь новостями мирной Украины? Стараетесь получить какую-то информацию?

Конечно. Я стараюсь не просто коротать день до вечера… Читаю все украинские новости, статьи читаю, разные интервью. Думаю, почему так мало статей про нас, про людей, которые здесь остались? Смешные новости о патриотизме я не беру, их-то как раз достаточно, но что они дают? Нас только сильнее из-за них ненавидят. Или вот это ещё – «новости по социальным сетям». У нас нормальные люди уже бояться что-то писать в том ВКонтакте, чтобы никто не скопировал в рубрику типа «Нам пишут сепаратисты». Ну, идиотизм же, неужели непонятно, что мы здесь не можем высказываться за Украину, нас просто постреляют, и всё!

Хотелось бы, чтобы больше было позитива о нас, об украинцах в оккупации. Я ведь живу не «у оккупантов», я у себя дома живу, в своём родном доме. Это тоже надо учитывать. Иногда думаю, может, на тех, кто пишет комментарии в стиле «покиньте свои дома и дайте армии воевать», газ какой-то распыляют, вот правда. Если нет явной угрозы жизни, почему я должна оставить свой дом? Подарить этим обезьянам из Бурятии? Чеченцам оставить, которые пытают таких, как мой сын, если они в плен попадаются? А не слишком ли многого хотят наши так называемые «патриоты» с такими мыслями?

Простите за эмоциональность. Мне тяжело понять, как люди, которые берегут каждую свою нитку в доме, могут с такой лёгкостью говорить, мол, «выезжайте давайте, нечего там над имуществом чахнуть»… А где это имущество потом взять? Нищенствовать на старости лет? Где жить, где работать? Мне почти шестьдесят лет, здоровье моё не позволяет взяться за любую работу, я не смогу платить за квартиру. Неужели не очевидно, что после переезда у меня проблем станет гораздо больше, чем есть сейчас?

Поддерживаете ли отношения с кем-то на мирной территории? Есть ли здесь родственники?

Я считаю, что больше нет. Моя троюродная сестра отправила двоих сыновей в Чехию на заработки, лишь бы не в армию. Это её выбор, я её, как мать, прекрасно понимаю, но не могу смириться с тем, что мой воюет, сам пришёл с оккупированной территории, хотя мог здесь сидеть и сидеть, не проблема… А она мне как-то сказала: «Дурак, зачем же он туда попёрся, сказок, что ли, начитался о героях и войнушках?». Вот с тех пор я и считаю, что родственников, кроме сына, у меня нет.

Зато у нас есть друзья. И старые, и новые. Несколько раз ездила в гости к друзьям в Киев, прекрасный город, мне он очень нравится. Прошла дорогами борцов Майдана, «поздоровалась» с Небесной Сотней, долго смотрела на портрет Володи Рыбака… Во Львов тоже ездила к друзьям. Это уже новые друзья, наши сыновья вместе воюют. Такие хорошие люди! Вы только представьте, мы уже и кумовьями стали – у их сына родилась девочка, так мой сын её крестил…

В целом, у меня всё хорошо, вы не думайте, что я тут рыдаю дни напролёт. Я горжусь своим мальчиком. Боюсь за него, переживаю, но об этом стараюсь не думать, потому что чёрные мысли надо отгонять, они притягивают беду. А я хочу, чтобы мой сын был жив и здоров, и вернулся с победой. Чтобы все они вернулись домой…

Иллюстративное фото: Luis Machado on Unsplash