Сложно представить себе человека, который добровольно согласится в разгар боевых действий поехать на оккупированную территорию и, в сопровождении боевиков, пройти по местам, где вот-вот закончились бои, рискуя попасть под обстрел или оказаться в плену. Нереальным кажется и то, что есть люди, готовые по собственному желанию и на общественных началах заниматься эксгумацией тел десятков незнакомых людей и эвакуацией погибших с поля боя. Но, тем не менее, такие в Украине есть.

Один из них – поисковик гуманитарной миссии «Черный тюльпан» Сергей Белоконь. С первых месяцев войны он в составе группы добровольцев объехал места боев, отыскивая тела погибших украинских военных, чтобы вернуть их семьям. От каждой фразы его воспоминаний пробегает мороз по коже. И, тем не менее, Сергей готов вновь ехать за линию разграничения.

«Одно дело – выкапывать кости, это уже археология. А здесь – свежие тела погибших недавно людей»

До начала войны я занимался поиском погибших и без вести пропавших солдат Первой и Второй мировой воен. Каждый поисковик нашей группы пришел к этому по-разному. После первой найденной гильзы в лесу, мне стало интересно – откуда она? Так я начал интересоваться, покупать литературу, ходить в музеи и понемногу стал, можно сказать, военным археологом. Когда началась война на востоке Украины, стал вопрос о вывозе тел с неподконтрольной Украине территории. Сказали, что военных пускать не будут, нужны только гражданские. И Национальный военно-исторический музей начал искать добровольцев. Под патронатом Министерства обороны начали собирать группы желающих подключится к поискам. Обратились и к руководителю нашей поисковой организации – Ярославу Жилкину – ведь у нас уже был опыт поиска и эксгумации солдат. Но одно дело выкапывать кости, это уже археология. А здесь – свежие тела погибших буквально недавно людей. Никто из нас такого раньше не видел.

Я хотел быть полезен. И если есть возможность вернуть военных домой, к родным – я должен это сделать. Перед тем, как ехать на первую ротацию, я сидел и искал в интернете фото, видео – чтобы подготовить себя морально к тому, что я там увижу. Уже потом мы готовили новых ребят-добровольцев. Я всегда говорил им: если ты морально готов это увидеть – у тебя все остальное выйдет. Все, кто побывали в этой миссии – а это люди самые разные с разных регионов Украины – никто не спасовал, никто не отказался, не впадал в истерику. Все мужественно это перенесли…

Признаюсь, сначала, у нас всех было слегка романтическое такое представление о войне, мы ведь ее видели только по телевизору и в книжках о ней читали. Пусть прозвучит страшно и неправильно, но мне было интересно увидеть войну своими глазами. Хотелось стать свидетелем событий, подобных тем, о которых я так много читал.

Моя первая ротация – это сентябрь 14 года. К нам постоянно звонили и писали на сайт – поступала информация о погибших военных с просьбой найти их тела. Или о без вести пропавших, их мы тоже помогали искать. Я помню, лежала распечатка с данными. И там была фамилия Горай (военнослужащего). Почему-то мне она запомнилась. Приехали на уже неподконтрольную территорию, к месту захоронения. Начали раскапывать, и четвертый человек, которого мы доставали из могилы – у него в кармане было милицейское удостоверение на фамилию Горай. Мне очень врезалась эта история в память – вот только информацию по этому человеку читал и вот ты уже достаешь его тело…

Поиск возможных мест захоронений – это очень сложная работа, найти их – часто действительно сложная задача. Информация о том, где искать ребят, к нам приходила по-разному. Бывало, родственники сами проводили свои расследования и указывали много ценных фактов. Помогали военные, которые вернулись из зоны АТО и могли описать, в каком месте видели убитых или где хоронили погибших товарищей. Некоторые данные давали освобожденные военнопленные – их боевики привлекали тоже к закапыванию или эксгумации трупов. Ну и очень помогали в поисках местные жители, которые были свидетелями тех событий. Они показывали места возможных захоронений. Без них найти многие могилы было бы нереально. Информации в то время поступала масса. Конечно, не вся она оказывалась правдивой. Люди очень по-разному могли описывать одно и то же место, и тогда поиски занимали очень много времени.

Тела были в очень разном состоянии. Мы выкапывали тела из земли, собирали с поверхности и с сожженной техники. Проще всего, конечно, было собирать кости… угольки с техники… Там можно было человека просто в маленький кулечек собрать. Самое сложное – это, конечно, выкапывать из земли, когда человек пролежал на поверхности неделю, потом в земле пролежал неделю… Представляете, что с этим телом к тому моменту происходило? Просто старался в такие моменты не думать, отключаться, заставлял себя просто сделать свою работу правильно.

«Мертвые не снятся. Первое время снился часто сам процесс работы. Тела – никогда» “]

Обычно установить имя удавалось не сразу. Мы забирали тело, вывозили в морг, проводилось следствие и потом, спустя время, мы узнавали, кого нашли. В основном идентифицировали тело по результатам анализа ДНК. И часто – не с первого раза. Скажем честно – в нашей стране до войны в таких количествах и такой обстановке никто этим не занимался. Экспертов не хватало, делалось все на коленке. Нам звонили мамы и отцы, спрашивали, почему их сына вроде бы нашли, но ДНК не сходится. Мы советовали им сдавать повторно. Бывали случаи, когда только с третьего раза подтверждалось, что это тело все же их сын.

Максимально мы могли эксгумировать до 25 человек в день. Когда мы помогали ребятам из ЦВС, мы приезжали в ближайшие морги от линии соприкосновения и отвозили ребят в Днепровский морг – там цифры доходили до 50 человек в день. Бывало, двумя машинами вывозили – полностью рефрижераторы были телами забиты. Это в самую активную фазу войны было – Донецкий аэропорт, Дебальцево, Углегорск. Мы очень много работали по Иловайским событиям и по Дебальцевскому направлению.

Сразу скажу – по ночам мертвые не снятся. Первое время часто снился сам процесс работы – как ты идешь по посадке, в технике лазишь, идешь с кем-то. Но сами тела не снились никогда. Во время работы будто срабатывал тумблер. Подходишь к могиле и так тебе не хочется ее раскапывать, а потом – щелк – начинаешь копать, находишь, достаешь, заносишь в машину, едешь назад на базу – и только там, в машине, включаешься обратно. И осознаешь, что все, дело сделано. А обдумать это все и пережить – у тебя будет время потом… Сказать, что невыносимо, морально тяжело – не могу. Конечно, много думал об увиденном, происходящем, о войне, о жизни. Конечно, лезли мысли в голову, что он чей-то сын, отец, брат. Хотя какие-то волнения порой до сих пор догоняют.

«Бывало всякое: и угрожали, и к стенке ставили, и «на подвал» обещали отправить, и над головой стреляли» “]

Пока едешь в сторону «нуля» еще были улыбки, смех, шутки какие-то. Когда начинаются первые блокпосты, разрывы, снаряды, побитые дома, машины сгоревшие, тогда уж весь позитив пропадает, и мы с ребятами поникали. Приходило осознание, куда ты едешь, и какой риск тебя ждет. Каждый раз, когда мы выезжали на ту территорию – на нас смотрели, как на шпионов. Как на людей, которые под видом поиска тел высматривают позиции этих боевиков и где у них танки и окопы. Вопросы постоянно задавали на эту тему, провоцировали нас. Но мы объясняли, что, правда, приехали исключительно за телами.

На неподконтрольной территории всякое бывало – и угрожали, и к стенке ставили, и «на подвал» обещали отправить, и над головой стреляли. А бывало, ребята попадали в такие ситуации, что на местности, где они работали, были растяжки и мины. На моем опыте, помню, мы ехали с сопровождающим из Луганской области по полю, остановились, выходит водитель из «Урала» – а он военный – и говорит: «Ребята, а мы на минном поле стоим». Смотрим – а колесо в полуметре от противотанковой мины остановилось. Очень часто мы ходили совсем близко от смерти, и наверняка без Высших сил не обошлось. Будто кто-то на нас смотрел и оберегал…

В 2016-м году по непонятным причинам нас перестали пускать на оккупированную территорию. Видимо, просто поменялось руководство. Те люди, которые нас пускали, видимо, ушли, а новые не решаются пускать. Но это предположения, истинных причин я не знаю.

С родными найденных ребят мы постоянно общались. Были те, у кого была агрессия по отношению к нам. Возвращение погибшего родного домой – это ты априори становишься вестником плохого для этой семьи. Бывало, кричали и ругались нам в трубку. Мы говорим, что: «Ваш сын погиб, мы нашли его. Он в таком-то морге». А они в ответ: «Я вам не верю, вы лжете». Но потом проходило время, приходило осознание, что случившееся – правда. Эмоции утихали – тогда звонили и приходили благодарить нас. Даже целыми семьями приезжали с благодарностью.

Основная масса погибших уже найдена. Но со временем, когда нам уже запретили работать за линией разграничения, продолжала поступать информация о новых захоронениях и телах в тех районах, но проверить ее мы уже не можем.

Подконтрольная территория нами уже проработана, все известные места возможных захоронений, как украинских военных, так и той стороны, уже нами изучены. Тела эксгумированы. Конечно, стоит оставить зазор 5-7%, ну, максимум, 10 от общего числа без вести пропавших. Но все же – большинство погибших, чьи тела не были найдены, находятся на неподконтрольной территории. И если в 2014-15 году нас пускали работать в Донецкую область, то в Луганской – все было намного сложнее. Там у нас было разрешение только на январь-февраль и половину марта 2015. И все. С чем связано? В Донецкой области один человек давал распоряжение пустить нашу группу, а в Луганской были «князьки» в различных районах. И они не могли договориться между собой. Поэтому работать там было очень сложно.

Время в этом вопросе играет против нас. С каждым годом все меньше свидетелей тех событий: уходят из жизни, уезжают, забывают что-то. Зарастают могилы. Находить захоронения с каждым годом будет все труднее, а некоторые уже невозможно. Есть места, которые стоит исследовать, есть информация про могилы в районе Лутугино, Степановки и других населенных пунктов, где были сильные бои. Лично я готов работать дальше. Пусть только дадут «добро».

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook