29 мая отмечался Международный день миротворца ООН. Украинские воины внесли огромный вклад в дело поддержания мира и безопасности во всем мире. Именно в миротворческих миссиях пилоты-вертолетчики армейской авиации Сухопутных войск Вооруженных Сил Украины получили бесценный опыт, который помог им выполнять боевые задачи в начале войны в районе АТО и сегодня позволяет спасать раненых на поле боя собратьев, проводя медицинскую эвакуацию из самых горячих точек ООС. Об этом и  том, как изменились реалии отечественной армейской авиации после 2014 года и что нужно украинскому летчикам сегодня – говорим с  начальником службы воздушной огневой и тактической подготовки – старшим летчиком-инспектором управления армейской авиации командования подготовки командования Сухопутных войск ВС воздушно-огневой тактической подготовки, управления армейской авиации Украины, полковником Кириллом Захаровым. 

Расскажите о своем опыте участия в миротворческих миссиях. 

У меня шесть ротаций. Четыре в Либерию и две в Демократическую республику Конго, где выполнял задачи по стабилизации.

Что было самым сложным? 

В Либерии сложное – это климат. Боевых действий мы там не вели. Выполняли в основном гуманитарную миссию. Но там специфический климат – повышенная температура и влажность. У нас летом, когда прошла гроза, дождь, начинает парить. Душно, дышать нечем. Там это постоянно. Плюс насекомые, неприятные запахи.

Каким было отношение к контингенту местного населения? 

В Либерии, в принципе, нормально. А в Конго на нас местное население смотрит как на врагов. Без оружия выйти в город нельзя.

Что самое опасное при выполнении боевых задач? Противник имеет опасное для вертолетов вооружение? 

У них есть вооружение. По специфике опасны полеты в Конго по другой причине. Там высокогорья. В Украине летный состав не имеет возможности тренироваться в таких условиях просто потому, что у нас нет таких гор. Поэтому все приходилось выполнять впервые.

Читайте также: «НОВАТОР»: машина, которую ждали военные

Попадали под обстрелы? 

Конечно. Прилетали и пробитыми неоднократно. Благодаря тем тактическим приемам, которые мы уже придумывали сами – в процессе боевых действий – удавалось выходить из ситуаций.

Как боролись со страхом, своим и экипажа? 

Со страхом мы боролись задолго до начала нашей войны. Когда в миссии мы первый раз попали под обстрел, когда сами начали применять вооружение (имеется в виду авиационное вооружение вертолетов, мы из автоматов или пистолетов обычно не стреляем) – сначала было страшно. Но потом, как оказалось, – страшнее было у нас на Родине, когда начался 14-й год. Поэтому, благодаря тому боевому опыту, который мы получили в 2014-м году в Африке, армейская авиация с честью встретила начало нашей войны. У нас были и подготовленные экипажи, и техника, и техники, которые готовили эту авиационную технику. Все были обучены.

Расскажите о своем участии в российско-украинской войне. 

С октября 2013 по июнь 2014-го я как раз находился в Демократической республике Конго. То есть начало войны встретил там. По возвращению из Конго, это в июне 2014 года, когда прибыл в бригаду, командир дал мне три выходных дня, и после этого я сразу же выбыл в район АТО. Находился там до первых минских договоренностей, которые запретили работу боевой авиации. Тогда я попал на ротацию домой. После этого раз в месяц, раз в два месяца, в зависимости как был составлен график, мы ездили туда на дежурство. Базировались в Краматорске. Я лично до 2016-го года выполнял задание на боевых вертолетах Ми-24. Дальше – пересел на транспортный вертолет Ми-8. Выполнял задачи по транспортировкой раненых.

Сложно менять машину? 

Ми-24 на Ми-8? Не то чтобы сложно. Это как поменять личный автомобиль. Ты вроде умеешь водить, но надо немного поездить, чтобы привыкнуть к ней. Где оно примерно так же.

Что больше всего запомнилось из ротаций в район АТО, в миротворческие миссии? 

Много разных ситуаций было. Бывали смешные, бывало и страшно, так что даже вспоминать не хочется. С крайней ротации в Конго в 2018 году запомнилось, когда мы сдружились с экипажами Южно-Африканской Республики, которые тоже выполняют там задачи Миссии ООН. Вместе с ними – они на своих вертолетах – мы на своих, устраивали там «парады» над аэродромом. Выполнили задание, возвращаемся назад, четыре-пять машин, договариваемся с ними, выстраиваемся в какой-то боевой порядок и проходим над аэродромом. Это было красиво. Доходило даже до того, что нам делали замечания по поводу соблюдения мер безопасности. Это вот запомнилось.

А в районе АТО вспоминается 2014-й год. Особенно август месяц, когда Иловайск был. Вспоминается, скажем так, «с потом». С холодным потом. Потому что было действительно страшно.

Авиация – это еще и страшное психологическое оружие. Как реагировал на вас враг? Они паниковали или отстреливались? 

В Африке авиации очень сильно боятся. Особенно когда видят как в воздух поднимается Ми-24 – стараются спрятаться, разбежаться, не хотят встречаться с «двадцать четверками». Здесь же, у нас в районе АТО, в 2014-м году он был несколько по-другому. Противник серьезный. Они знают, как с нами бороться, и борются достаточно грамотно. Нам приходится также принимать определенные меры. Я не могу раскрывать наши тактические приемы. Мы тоже противодействуем.

Вертолет – это все же не самолет. Скорость и возможности для маневра другие. Сколько времени у летчика и какие шансы спасти машину и экипаж, когда вы узнаете, что на вас наводят средства ПВО? 

Самое страшное сегодня для вертолета – это переносной зенитно-ракетный комплекс типа «Стрелы». Стрельцу с момента обнаружения вертолета на прицеливание до момента выстрела по вертолету, когда оружие захватило цель, надо от 11 до 15 секунд. Это время, когда экипаж может выполнить какой-то маневр и не дать возможности стрелку захватить цель. Но для этого ты должен знать, что именно в тебя целятся. Для этого у нас есть станция обнаружения облучения, которая сигнализирует об этом летчику. То есть если у тебя в ушах начинает пикать, идет прерывистый сигнал – это означает, что тебя, как цель, уже начинают захватывать. Надо что-то делать. Когда идет непрерывный сигнал – здесь уже «повезло – не повезло». То есть у экипажа вертолета шанса спастись в принципе уже нет. Ракета умная, она летит за вертолетом…

Можно ли катапультироваться из вертолета? 

Нет. Из вертолета катапультироваться невозможно. Да, мы летаем «на парашютах», но в районе АТО, ООС летаем на над малых высотах, от 5 до 50 метров. Там парашют не спасает.

Приходилось летать с вашими ребятами. Иногда такое впечатление, что они ведут машину чуть ли не между деревьями. Почему так? 

Это специально делается для того, чтобы уменьшить шансы прицеливания ПЗРК.

Техника далеко не нова. Как бы за ней тщательно не следили, металл рано или поздно устает. Не страшно делать такие маневры? 

Жить захочешь – и не такое сделаешь. Но главное не это. Техника позволяет делать такие маневры. Все зависит от тренированности летчика, экипажа. Чем профессиональнее пилот – тем ниже он прижимается к земле и летит, применяя естественные укрытия. Деревья, холмы – за всем пытается спрятаться.

Важно: Как говорить о войне? 

Возвращаясь к миротворческим миссиям – стало спокойнее в тех странах, где вам приходилось действовать в составе сил ООН, если сравнить первые и крайне ротации? 

Все зависит от государства. Если говорить о Либерии – да. Миссия ООН – это не только Вооруженные силы. Это и полиция, и обучение их вооруженных сил, полиции, это определенные финансовые вливания в государство, это огромный комплекс различных мероприятий. Для Либерии это пошло на пользу. Первый раз я попал в Либерию в 2004 году – это была первая ротация. Крайний раз был в Либерии в 2013 году. Государство изменилось очень сильно. Не прошло и десяти лет как страна буквально переродилась. Миссия благополучно закончила там свою деятельность и ООН оттуда вышла с гордо поднятой головой. Сейчас миротворцев там нет. Государство живет полноценной жизнью. О Конго такого сказать нельзя. Первый раз я там был в 2013 году, последний раз – в 2018 году. Прошло пять лет, но особой разницы я не заметил. Воевали мы сначала в одном месте, через пять лет – в другом. Вот и все.

Вы упоминали, что приходилось пересаживаться с Ми-24 на Ми-8. В прессе было много информации о проблемах с отсутствием в Украине производства лопастей для Ми-24. Что можете об этом сказать? 

Очень актуальный вопрос. Несколько дней назад у меня закончилась командировка. Я был председателем государственной комиссии по приемке лопастей несущего винта на Ми-24. Я выполнял полеты на этих новых лопастях. Есть такой завод Мотор-Сич в городе Запорожье. Он освоил выпуск лопастей для вертолетов Ми-24 в дальнейшем планируется и выпуск лопастей для Ми-8. Сейчас уже готово определенное количество комплектов. Я лично в процессе испытаний более восьми часов налетал на этих лопастях. Скоро первые комплекты этих лопастей будут направлены в войска. Процесс идет. Сейчас мы вертолета Ми-24 будем ставить в строй.

Ваша оценка, насколько это возможно за такое время, положительная?

Да.

Чувствуется во время налета за такое время какая-то разница со старыми лопастями? 

Нет. Насколько можно оценить, никакой разницы нет.

Вспомните:  Водолаз – не дайвер: кто защищает воды Украины. И от коронавируса тоже  

Чего не хватает или хочется летчикам армейской авиации? 

У нас разделилося время до войны и после ее начала. До войны летчикам армейской авиации хотелось просто летать, потому что было слабое финансирование, не было керосина, полеты были как праздник. Поэтому даже в миссию ехали молодые летчики для того, чтобы полетать. Потому что оттуда «привозили» достаточно серьезный налет. Сейчас, после начала войны, после 2014 года, скажем так, мир перевернулся. У нас появилось горючее, новая модернизированная техника, у нас появилось все. И не побоюсь сказать, что у нас в Украине сейчас летчики летают не меньше, чем в миссии. То есть примерно налет одинаков. А по поводу быта – все мы люди. Хочется поднятия денежного обеспечения,  потому что в гражданской жизни летчики получают в разы больше. Хочется, как и всем военнослужащим Вооруженных Сил Украины, чтобы давали жилье.

Какая разница в денежном обеспечении военного летчика и зарплате гражданского в Украине? 

От суммы, которую получает наш летчик в Вооруженных Силах Украины в гривнах, средняя зарплата летчика гражданской авиации составит цифру процентов в 80, то есть на 20 процентов меньше, но в долларах.

Что удерживает ребят в армии? 

Удерживает просто патриотизм, надежда, что и у нас будет все хорошо и энтузиазм, и, конечно, романтика.

Важно: Украинская армия: между советским прошлым и неопределенным будущим 

В начале войны многие украинские защитники столкнулись с двумя психологическими проблемами. Одна, тебя могут убить. Другая, не менее сложная, когда необходимо нажимать на курок и выполнять боевую задачу. Даже при необходимости стрелять в людей – занятие не из приятных. Как боролись с этими проблемами в 2014-м, и насколько люди готовы действовать сегодня, если скажем будет задача уничтожить танковую колонну противника или другую цель? 

К началу нашей войны в 2014-м году мы уже неоднократно выполняли боевые задачи в Африке. Оно, возможно, не очень гуманно (имею в виду – стрелять), но наш летный состав имел боевой опыт, и видимо поэтому психологически был готов. Пилоты уже видели это все. Когда наступила наша война – никто уже вопросов не задавал. Мы не знаем ни одного случая отказа от боевого вылета за все время войны. Таких экипажей не было. Стояла задача – летчики выполняли его с честью.

Как проходила психологическая адаптация после возвращения из горячих точек? 

Всегда когда находишься долгое время в Миссии – очень хочется домой. Но после того, как приезжаешь домой, месяц побудешь – и почему-то начинает тянуть назад. Хочется обратно. Возможно потому, что занимаешься там исключительно своей профессиональной деятельностью без лишней документации и повседневных задач. Ты летчик – значит летаешь, техник – значит готовишь технику к работе, водитель – вот тебе машина и ты занимаешься только ею. Тебя ни на что больше не отвлекают. Ты делаешь то, что должен делать. Вероятно по этому люди скучают.

Правильно ли будет сказать, что за время войны армейская авиация Сухопутных войск стала сильнее? 

Да. Несомненно. И боевой дух вырос, и молодежь «встала на крыло». Те, кто участвовал в 2014 году, летал в составе экипажей штурманами – они сейчас уже командиры экипажей, как минимум, а то и командиры звеньев. Ребята растут, дух крепнет, и армейская авиация всегда готова к выполнению поставленных задач.

Вы упоминали о медицинской эвакуации. Примерно сколько таких случаев было у вас? 

Не могу считать. Мы же туда заезжаем на ротацию. Летный состав заезжает на месяц. И в течение этого месяца все зависит от периода. К 2018 году на медицинскую эвакуацию лично я летал если не через день, то через два дня стабильно, что днем, что ночью. Постоянно эвакуировали раненых бойцов.

Как чувствует себя летчик, который обеспечил бойцу «второй день рождения»?

Ну, второй день рождения им обеспечивали врачи. Мы только «водители». Но, тем не менее, ребята очень благодарны нам. И конечно всегда хочется успеть и хочется, чтобы потом у них все было хорошо.

Ваши пожелания коллегам?

Всем пилотам армейской авиации, независимо где мы летаем, хочется пожелать встречного ветра на взлете и попутного в полете.

Читайте также спецпроект «Черноморки», в котором говорим о реалиях Крыма, неискажённых оккупантами «КРЫМ НАШИ»

«Черноморка» в Telegram и Facebook