На сайте «Черноморки» – история человека, который не понаслышке знает «русский мир» с его так называемыми «освободителями». Но она выжила, и своим примером вдохновляет.

Фото Ирины Довгань, привязанной к столбу в Донецке и избиваемой сторонниками боевиков, летом 2014 ужаснуло весь мир. Это случилось ровно 4 года назад: когда страна отмечала День Государственного Флага Украины и День Независимости, Ирину несколько дней жестоко пытали боевики батальона «Восток». Потом, завернутую в сине-желтый флаг, унижали и избивали в самом центре города местные жители.

Ирине повезло: именно благодаря иностранному фотографу ее освободили: уже через несколько часов снимок появился в The New York Times и вызвал волну негодования во всем мире. А террористам не оставалось ничего, как отпустить ее. Парадоксально, но после пережитого, Ирина говорит о себе: «Я – счастливый человек».

«Донбасс никогда не был свободным. Прежде всего от стереотипов и предубеждений»

Я из Ясиноватой. Это городок в пригороде Донецка. Всю свою жизнь я говорила на русском языке, несмотря на то, что всегда чувствовала себя украинкой. Донбасс все же регион с особым менталитетом. Он никогда не был свободным: прежде всего – свободным от стереотипов и предубеждений. В какой-то мере, это касалось и меня. Мой кругозор здорово расширила жизнь в Германии. Я поехала туда еще в советское время. Первое время там мне было страшно – немцы казались мне поголовно фашистами. Тогда, 30 лет назад, пропаганда была еще очень сильна в наших головах. Представьте себе, настолько, что когда немцы вывозили нас из советской воинской части на заработки в Баварию, у меня был панический страх: а если они окажутся фашистами и увезут нас, советских людей, неизвестно куда. Сейчас это звучит смешно и нелепо, но это было.

Немцы оказались очень хорошими людьми, и когда я рассказала им о Чернобыльской трагедии и облученных детях, они предложили принимать их летом на отдых. Так, 8 лет подряд я организовывала поездки наших деток в Германию, была переводчиком и руководителем групп.

Жизнь в Европе дала мне возможность увидеть все положительные стороны Запада, увидеть запад Украины. Я всегда гордилась своей страной. Нет, не Донбассом, а всей Украиной. Мне казалось, что у нас лучше природа, умнее люди, красивее женщины. Я всегда была противницей Януковича: просто воротило от его ограниченности и тупости. В голове не укладывалось, как такой страной может руководить такой человек.

Фото из Facebook Ирины Довгань. Митинг в Донецке, март 2014 года

Когда начался Майдан, я все время собиралась приехать. Но так и не попала на него. Мы с мужем рассудили здраво: у нас там нет знакомых, мне негде там жить и какую пользу в 53 года я принесу на Майдане? Поэтому решили помогать финансово. При этом эйфория, что наконец-то наша страна пытается вырваться из замкнутого круга, у нас была. Но когда пытались поделиться ею с окружающими, мы переживали просто колоссальную внутреннюю трагедию. Близкие друзья разделяли наши взгляды, но мы видели все больше людей вокруг нас, которые просто сходят с ума. У них появилась ненависть в глазах, у них были совершенно другие планы и надежды. Я пыталась их переубедить – спокойно, аргументировано. Но мне это мало удавалось.

«Каждый платит за свой выбор. За свой – я заплатила»

На Донбассе деньги всегда занимали очень серьезное место. Российские политтехнологи прекрасно, понимая чем дышат наши люди, начали давить на самое уязвимое. Многие говорили мне: «Зачем нам эта нищая Украина? Мы уйдем в Россию и будем получать в четыре раза больше!». И невозможно было убедить людей, что просто так ничто ниоткуда не берется и просто так никто давать деньги не будет. Сейчас люди убедились в этом на собственном опыте. Нехорошо злорадствовать, но люди в моей Ясиноватой сейчас в очень тяжелом положении, проклинают все и всех. Но каждый платит за свой выбор. За свой – я заплатила.

Я видела, как в городе появились какие-то странные люди, совершенно нетипичные для нашего города, в странной одежде. Это были военные. Мы с единомышленницами, а это были в основном женщины, пытались играть в разведку – проходили мимо мест, где эти люди прятались. А они уже к тому времени заняли местный отдел милиции, строительную базу одного бизнесмена… Было страшно, но не было ощущения, что все безнадежно. Большинство людей проукраинских ждали, что Киев что-то сделает, как-то решит, а пока это случится – собирали вещи, документы, детей и уезжали. Город опустел.

Я начала лихорадочно думать, что делать. У меня была машина, я поехала в сторону Славянска. Это был конец июня 2014 года. Приехала в поле, там танк вкопан с украинским флагом. Меня остановили выстрелом в воздух. От танка подошел военный. Я сказала, что мы хотим им помочь как-то, готовы возить им еду. Это был поселок Розовка. Мы попали в 34 батальон. И вот этот военный, Александр, он сейчас комбат, не спешил идти на контакт. Нас «прощупывали», кто мы, чем дышим. Уже в 16-м году, когда опять с ним встретились, он признался, что когда мы первый раз привезли им борщ и блины, они, хоть и были голодные, очень долго не решались их есть. Мы ведь приехали с оккупированной территории… С того дня я старалась помогать – списывалась с волонтерами, отправляла деньги, что-то покупала, скупала медикаменты по аптекам, выгребала последнее, так как аптеки понемногу закрывались.

Я допустила ошибку. Ведь многие знали, чем я занимаюсь. 23 августа сотрудник нашей фирмы, прораб моего мужа, выезжал. На блокпосту в Донецке его остановили, сильно избили, и чтобы это прекратить, он пообещал выдать им «укроповку». Его перестали бить, он дал адрес.

И меня приехали арестовывать. Меня одну на четырех машинах! Я поливала цветы в саду, одна машина подъехала по соседней улице с тыльной стороны двора, одна с другой, одна к воротам. И тогда я все поняла уже… Начали стучать, я открыла. Меня сразу ударили, затащили в машину. Нападающие побежали в дом. Обыск длился с полчаса. Из дома доносились крики, они радовались, что что-то нашли. Меня завели в дом, избили и потребовали код от сейфа. Я сказала. Когда они увидели деньги, забрали их. У них сразу улучшилось настроение. Но продолжили бить дальше – надеялись, что еще где-то есть деньги.

«Была страшная жара. Мне уже трое суток не давали пить и четверо есть. Я теряла сознание, но меня все время били прикладами по ногам, заставляя стоять»

Меня повезли в линейный отдел милиции Ясиноватой. Там было огромное количество жутких людей: полупьяных, дико хохочущих, бьющих и дергающих меня. Меня посадили в какую-то камеру, руки были очень высоко пристегнуты наручниками. И так я сидела 4 часа, испытывая просто адскую боль.

Потом опять устроили мне «парад» – провели мимо тех же людей, опять с избиениями. И повезли в Донецк в батальон «Восток». Там я пробыла 4 суток. Первые два дня не били – допрашивали, запугивали, обещали уколоть мне «сыворотку правды», говорили, что после нее я превращусь в овощ… Насколько я понимаю, это были украинские милиционеры, перешедшие на ту сторону. Они сами руки марать не хотели и позвали наемников из батальона. Это были осетины, они этого не скрывали. Меня отвели в ту часть, где они жили. И там начался жесткий допрос с насилием, пытками, тотальным унижением. Это страшно было. Когда я была превращена уже в растение, они поняли, что я молчу, потому что мне, действительно, нечего рассказать, что я не разведчик и не шпион. Тогда в качестве развлечения меня повезли на блокпост в центре Донецка. Там, опять-таки, стояли осетины. Меня поставили возле столба и повесили табличку на грудь с надписью, что я – убийца и убивала детей.

Фото: obozrevatel.com

Проходящим мимо дончанам они кричали, что я – наводчица украинской армии, что я радиомаячки приклеивала на дома, школы и детские сады, чтобы убивать именно детей. Меня било очень много местных детей. Люди, побывавшие под жесткими обстрелами, обработанные пропагандой, и вдруг – пойманный «корректировщик». Возле столба я провела часов 6. Была страшная жара, мне уже трое суток не давали пить и четверо есть. Я теряла сознание, но меня все время били прикладами по ногам, заставляя стоять. И тут подошел мужчина в белой рубашке, с фотоаппаратом, сделал буквально пару щелчков. Осетины кричать начали на его, и он ушел.

Подъехала черная «Волга» меня забирать. Из нее вышли россияне. Их там много было. На них была идеальная черная форма, сами – спортивного вида. Взяли меня за волосы, повели в машину, но осетины начали отбивать меня и опять увезли в батальон «Восток». Я была избита настолько, что уже не могла лежать. И кто-то из охранников сжалился и дал мне две таблетки обезболивающего.

Я была в ужасном состоянии – ведь там, возле столба, люди на меня плевали, одна женщина вкручивала мне помидоры в глаза. Потом мне сказали: «наши в Иловайске, сейчас они вернутся и им нужна будет разрядка. Пойдешь к ним в качестве релакса». Когда меня начали вытаскивать среди ночи, я повыламывала ногти – хваталась за пол, за стены, кричала. Меня ударили и сказали: «Заткнись, сука, кажется, тебе повезло».

Меня привели в комнату, где сидел Александр Ходаковский – руководитель батальона «Восток». Совещание. В угле – человек 5 журналистов в бронежилетах. Среди них был мужчина, который сфотографировал меня возле столба.

Я вся дрожала, тряслись руки, не могла стоять о дрожи. Ходаковский сказал показать побои. Я показала бок: там были гематомы с ранами. И тогда он спросил, кто был инициатором избиения и пыток. Я посмотрела на людей, которые сидели за столом, и увидела тех милиционеров-следователей, которые меня допрашивали. Они не избивали, но именно они отдали меня осетинам.

Лицо этого следователя невозможно описать в тот момент: с него пот тек – я такого никогда не видела – ручейками просто на одежду. Я понимала, что сейчас, перед огромным количеством иностранных журналистов, Ходаковскому нужно выдержать лицо и найти виноватого. И неизвестно, что было бы с этим следователем. Но тут во мне включилась мать. Как-то во время допроса он сказал, что у него двое детей, и он хочет, чтобы они жили счастливо, в «народной республике». Я понимала, что его могут убить и его дети останутся сиротами. И пожалела этих детей. Начала истерически плакать и сказала, что я не помню. Права я или нет, или стоит быть жестоким к своим врагами – не знаю… Меня забрали эти журналисты. Я подписала бумаги, что мне вернули все мое имущество, что у меня нет материальных претензий. До утра я пробыла в гостинице с журналистами, а потом меня вывезли в Мариуполь.

«День Независимости, День Флага – самые важные для меня праздники в жизни»

На той самой фотографии на мне флаг, который нашли у меня дома. Это было доказательством моей «преступности». Он был у нас с «Евро-2012», еще у нас были «ушки» с флажками украинскими – тоже остались с матча. У младшей дочери был венок с лентами, они его схватили и неистово рвали. Когда меня пристегнули к радиатору в комнатке в батальоне «Восток», флаг бросили рядом со мной. Я ложилась на него лицом ночью и плакала. Это было единственное, что во всей этой обстановке было мне родное и близкое, что поддерживало меня.

Для меня этот флаг значит очень много. Там были камеры, в которых держали людей и менее «виноватых», чем я. В одной из камер была пожилая женщина, которая на Донецком рынке агитировала за Украину. Ее тоже арестовали по доносу. После избиения она отдала мне в пластиковом стаканчике свой «Корвалол», передала мне тряпочку, чтоб я могла вытереть лицо – я ж была в помидорах и слюнях. Она попросила охранника – какого-то пожилого шахтера – разрешить мне хотя бы умыться. Он согласился, но при условии, что она будет стоять возле душа, чтобы я не покончила с собой.

Мы перекинулись парой слов, я продиктовала ей телефон мужа. Она нашла меня потом после освобождения. Оказалось, она попросила потом охранника забрать свое полотенце там, где я лежала. А когда забирала, увидела тот самый флаг, завернула в полотенечко и забрала с собой. Это был маленький, но страшный подвиг – она не смогла бросить этот флаг там. Позже она перезвонила мне и предложила его забрать. Я сначала не захотела, слишком больно тогда было все это вспоминать, пусть останется ей – все же она его вынесла. Потом этот флаг забрали в музей.

Для человека, который прошел то, что прошла я – флаг, эти праздники – День Независимости, День Флага – это очень важное. Я каждый год тяжело их переживаю, но это самые важные для меня праздники в жизни.

Когда я приехала в Киев, сначала было отчаянье – как жить дальше, когда у тебя ни вилки, ни ложки, ни полотенца своего. Когда ты потерял все в один момент и не знаешь, за что хвататься. Бывало, что у моих родных опускались руки. Но я задала себе вопрос: «Как я хочу жить дальше? Быть счастливой или несчастной?». Я выбрала первое.

Я не ждала ни от кого помощи, знала, что ее не будет – страна в состоянии войны. Я работаю. В Ясиноватой у меня был салон красоты, некоторые клиентки тоже переехали в Киев. Многие меня поддержали. Появились новые знакомые и друзья уже здесь. Я стараюсь как можно больше помогать армии.

Уже столько времени прошло – 4 года – а мне временами все еще пишут проклятия и оскорбления в сосетях. Недели три назад пришло сообщение от «сочувствующего», мол, не ту сторону выбрала, все потеряла, жаль тебя. А чего меня жалеть? Да, мне было очень непросто, но мы освоились и начали жизнь заново. Я познакомилась со многими чудесными людьми. О знакомстве с некоторыми я и мечтать раньше не могла – вот, например, недавно общалась с актрисой Адой Роговцевой. И, главное – я осталась жива. Живы все дорогие мне люди – моя семья – они не погибли, как у многих других. Поэтому, честно, я – счастливый человек.

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook