Ия Кива – поэтка, переводчица, журналистка, переселенка. С июня 2014-го, по ее собственным словам, из-за русско-украинской войны на территории Донбасса она покинула свой дом и переехала в Киев.

Её стихи – отдельный мир, но это только одна дверь в один из её миров. Интервью в «Черноморке» – попытка приоткрыть двери и в другие.

Кто такая Ия Кива?

Я часто сама себе не могу ответить на этот вопрос. Вот ты пишешь какое-то количество текстов, но это не повод называть себя поэтом; вот переводишь какое-то количество стихов, но это не повод называться переводчиком; вот делаешь какое-то количество интервью и других материалов, но можно ли теперь считать себя журналистом. Приблизительно так я думаю обо всех своих активностях. Но когда появляется необходимость дать какую-то биографическую справку, приходится писать «поэт, переводчик, журналист». Правда, недавно у меня вышел сборник стихотворений «Подальше от рая», так что я теперь, набрав в легкие побольше воздуха, могу гордо сказать «я поэт, у меня и книжка есть». Я шучу, конечно, но вот эта тема права на высказывание и ответственности за свои слова, позицию, поступки для меня всегда была важнее самоопределений.

Меня интересует качество того, что я делаю, а не место в иерархии, потому что в любые системы я встраиваюсь плохо. Поэтому я бы сказала, что Ия Кива – это человек, который любит язык, любит слова, возиться с ними. Хотя это еще вопрос, ты ли что-то делаешь с языком или это язык что-то делает с тобой.

Ты переселенка. Как это было – покинуть свой дом? Как считаешь, Донбасс в тебе отболел?

Я родилась в Донецке, училась там и никогда не думала о том, чтобы из него уехать. Потому что ты в целом понимаешь, что хорошо там, где нас нет. Я не хочу впадать в так называемый оптимизм памяти и говорить, что Донецк – самый лучший город на Земле, учитывая промышленные особенности региона, это было бы преувеличением. Но для меня этот город – мой еще живой отец, детство, качели возле Планетария, бесконечно любимая музыкальная школа, чернобрывцы, розы и белые тополя с невыносимым пухом, долгие прогулки по улице Артема, посиделки под гитару на терриконе. Много чего еще, что хранится в коробке с надписью «Мой Донецк». И сегодня я не понимаю людей, которые боятся говорить, что они из Донецка. Это абсолютно ненормальная и дикая ситуация. Место рождения не выбирают, а быть дончанином не преступление.

Я долго не могла решиться на то, чтобы все бросить и уехать. Ты как будто по миллиметру себя отдираешь от своей квартиры, улицы, города. Это как операция без наркоза. Меня никто нигде не ждал, поэтому процесс принятия решения был мучительным. Я тянула бумажки с надписями городов, спички, покупала и сдавала билеты, кажется, раз пятнадцать. Но сама мысль о том, что я могу оказаться в ситуации абсолютной беспомощности и безвыходности в какой-то момент стала до того невыносимой, что в один прекрасный день я, как и очень многие люди, с двумя спортивными сумками отправилась первым троллейбусом на вокзал. А что было дальше – уже другая история.

Я не думаю, что Донбасс в принципе может отболеть. Я и сейчас часто ловлю себя на мысли, что до сих пор не могу до конца осознать, что все это случилось со мной, моим городом, моей страной, со всеми нами.

Мне часто снится Донецк, бывают периоды, когда я по нескольку месяцев вижу один и тот же сон, от которого в ужасе просыпаюсь. Сны о Донецке всегда почему-то очень жуткие, хотя я в них в основном просто хожу по улицам. У Федора Чистякова была песня со словами «и меня накрывает время от времени». Эта фраза очень точно характеризует мои отношения с войной. Но когда перестаешь спать от слова «совсем», на четвертые сутки приходится брать себя в руки.

Слово «переселенец» – какие ассоциации оно у тебя вызывает?

Из всех существующих сегодня определений наиболее адекватными мне кажутся «вынужденный переселенец» и «беженец». Второе короче и потому удобнее, но обычно находятся добрые люди, которые начинают с пеной у рта доказывать, что оно применимо только для человека, уехавшего в другую страну. Но в целом, не в юридическом смысле, так можно сказать и обо мне. Я не получаю социальной помощи, поэтому для меня эти два слова – идентификационные маркеры, которые я использую, чтобы зафиксировать определенный травматический опыт и момент формирования уязвимости особого рода.

Если бы мы сейчас играли с тобой в детскую игру в ассоциации, то я бы сказала: страх, боль, стресс, растерянность, болезни, изоляция. Я все время держу в голове истории знакомых и незнакомых людей, и часто это истории не успеха, а отторжения, с жуткой ксенофобией, агрессией, совершенной дичью, которая ни чем не лучше страшилок про «бандеровцев».

Интеграция в новую громаду проходит легко?

В первые два года жизни в Киеве у меня был колоссальный посттравматический синдром. Я смотрела на людей и не понимала, о чем с ними разговаривать. Добавим к этому панические атаки и малодушные мысли типа «лучше бы меня в Донецке убило ГРАДом». Потом стало полегче. Но все равно осталось ощущение, что я живу в каком-то затянувшемся посмертии, в пространстве, где душа находится 40 дней после смерти. Только туннель почему-то не кончается. В каком-то смысле я все еще живу в Донецке, только таком, которого уже нет и никогда не будет. Это очень специфическое ощущение нахождения в нигде.

Коммуникация с условными местными очень разная. От искренней молчаливой помощи до агрессии, выходящей за рамки моих представлений о человеческом облике. Но здесь надо понимать, что как не существует никакого абстрактного среднего дончанина, так и не существует какого-то обобщенного киевлянина. Люди очень разные. Везде. Кто-то помогает, кто-то действует по принципу «падающего подтолкни». Как пел Веня Д’ркин, «люди хоть и люди – тоже люди». И от войны они не становятся лучше.

В целом же интеграция, как мне кажется, не происходит. Я говорю не только о себе. Для этого должна быть, наверное, какая-то государственная программа. Нужно видеть в этом важность и перспективу, конкретные задачи и план их решения, потому что война ведь сегодня идет не за территории, а за формирование новой украинской идентичности, новых ценностей. Тогда как олигархические группы, руководящие нашей страной, скорее стравят всех со всеми, чем разработают поэтапный план такой интеграции. Хотя, возможно, я плохо осведомлена, и это сейчас во мне говорит скепсис.

Ты много пишешь о войне. Эти стихи – облегчение или наоборот?

О войне как таковой текстов у меня не так уж много, но от ее контекста никуда не денешься. Ты заходишь в Facebook – и читаешь новости о гибели украинских солдат, выходишь на улицу – и встречаешь девушек и парней в форме, едешь на книжную ярмарку в Северодонецк – и видишь военную технику. Самое, наверное, яркое впечатление в условно мирной жизни – это воин с огромным белым медведем чуть ли не с него ростом. Сразу представляешь себе всю историю, как его долго не было, как его ждут дома, как навстречу выбежит ребенок с криком «папа» и слезами вперемешку с радостью.

Безусловно, у этих текстов есть терапевтическая функция. Я всегда себе объясняю это так, что вот я сейчас зафиксирую определенный опыт и избавлюсь от мыслей, которые выносят мне мозг. Грубо говоря, этот текст больше не будет беспокоить меня, а начнет беспокоить кого-то другого. Но процессуально это очень неприятная (и физически, и психологически) работа. Тут требуется отстранение хирурга. Тем не менее, моя задача – сделать травму видимой, подумать о ней, проговорить ее. Если это получается, то облегчение должно наступить не у меня, а у того, кто читает. И судя по фидбекам, иногда это удается.

Ты публичный человек? Любишь быть на публике, общаться с читателями, участвовать в дискуссиях?

Не знаю, во всяком случае я себя так не воспринимаю. Я очень сильно страдаю от гиперстеснительности. В свое время даже начала из-за этого курить, чтобы хоть как-то коммуницировать с окружающим миром. Поэтому мне всегда некомфортно перед выступлениями, чтениями и т.д. Тут так и хочется сказать: не курите дети, не будьте как я. Но в целом я всегда на стороне текста. Если уж ты берешься что-то писать и считаешь важным это проговорить, то ты не имеешь права поддаться страху перед публичными выступлениями. При этом глупо было бы утверждать, что обратная связь не важна. Реакции людей на то, что ты делаешь, – это всегда очень интересно, даже если они негативные.

А вот публичные дискуссии – это то, чего, на мой взгляд, очень не хватает украинскому культурному пространству. Я имею в виду не мероприятия, которые формально так называются, не формат коммерческого междусобойчика, а реальное обсуждение сложных вопросов. С проблематизацией, аргументированным спором, нелицеприятными оценками, желанием подумать и разобраться.

Есть такая мысль, что культура должна быть вне политики. Ты с этим согласна?

У венгерского режиссера Иштвана Сабо есть на эту тему отличный фильм «Мнения сторон» о Вильгельме Фуртвенглере. С одной стороны, Фуртвенглер – один из лучших дирижеров первой половины ХХ века, с другой – он дирижировал в нацисткой Германии, на его концертах присутствовало ее руководство, он пожимал руку Геббельсу. Внимание, вопрос: он сотрудничал с режимом или просто занимался своим делом на фоне власти, которая ему не симпатична?

Я не могу ни согласиться с утверждением о том, что культура должна быть вне политики, ни опровергнуть его. Тут надо очень долго разбирать, что в данном случае считать политикой, что считать позицией «вне политики», каковы ее границы, какова ответственность за тот или иной выбор и т.д. К тому же, я совершенно не уверена, что этот тезис можно использовать в военное время с тем же наполнением, что и в мирное.

Восстановление мира в Украине – как тебе кажется, что для этого нужно?

Когда во время львовского Форума издателей в этом году украинский PEN-центр проводил марафон в поддержку Олега Сенцова и других узников Кремля, я говорила о том, что в любой ситуации есть выбор. Это звучит банально, но это правда. Да, моя фамилия, слава Богу, не Путин, и я не могу вывести войска из Донбасса, потому что я их туда не вводила. Да, лично я не могу прекратить русско-украинскую войну, но у меня есть выбор. И мне кажется, что если каждый гражданин Украины будет сопротивляться пропаганде (как российской, так и украинской) и попыткам дегуманизации людей с отличиями в идентичности, языке, ориентации, культурном и историческом бекграунде, будет искать в Другом не врага и повод для агрессии, а, наоборот, точки для диалога и консенсуса, то мир в Украине наступит намного быстрее. И эту работу за нас не сделают никакие политики.

 

Об Ие Киве
Окончила филологический факультет Донецкого национального университета.
В марте 2018 в издательстве «Каяла» вышла ее поэтическая книга «Подальше от рая», в которую вошли стихи на русском и украинском языках 2014-2018 гг.
Стихи, рецензии и переводы печатались в украинской и зарубежной периодике.

Переводчица романа Марии Галиной «Автохтоны» на украинский (Фолио, 2016), сопереводчица книги стихотворений Лесика Панасюка «Крики рук» на русский (kntxt, 2018). Переводит стихи современных украинских поэтов на русский (Сергея Жадана, Олега Коцарева, Юлию Стаховскую, Аню Хромова, Лесика Панасюка и др.), с польского переводила Ружевича и эссеистику.

Лауреатка ряда международных и украинских фестивалей и конкурсов. Лауреатка премии им. Юрия Каплана (2013), лонг-лист премии «Белла» (2014), «Дебют» (2015, поэзия), шорт-лист переводческой премии Metaphora (2018). Принимала участие в фестивале «Киевские Лавры», «Книжном Арсенале», Форуме издателей во Львове и других мероприятиях.

«Черноморка» в Telegram и Facebook