Первые масштабные рок-концерты появились во время перестройки. Тогда их не преследовал КГБ, не было подполья и вынужденных квартирников. Была цензура. Игорь Варданян был одним из тех людей, который начал организовывать масштабные мероприятия для того времени. Фестивали «Глюки-буги» участники и гости вспоминают до сих пор.

Будучи человеком очень общительным, Варданян умудрялся находить контакт с массой людей. Так он позднее стал делать рэйвы, успел побывать главой луганского филиала «Теленедели», занимался политикой и PR. Потом пришел 2014 год… и ему пришлось покинуть Луганск, в котором он прожил много лет.

Игорь согласился дать интервью для «Черноморки», в котором рассказал о перестроечных временах, разной власти, девяностых, электронной и рок-музыке, украинском театре, современной политике, событиях в Луганске, первых месяцах войны, ранении и жизни после него.

Когда началось твое недовольство властью в целом? Я сейчас не только про украинский ее период.

Еще в советское время мне не хотелось, как пацифисту, идти в армию. Но я понимал, что нужно выполнить долг и шел туда с недовольством. Хотя и был достаточным патриотом. А вот уже расслоение этих всех понятий, у Карла Маркса «как только существует государство, то существует несправедливость» пришло в конце 1980-х в разгар перестройки. А у Пушкина «Нет правды на земле. Но правды нет и – выше» осознание пришло тогда и тогда же сестра мне давала читать Ницше и Фрейда, но не книгами, а выдержками: фразами, цитатами. Они меня и испортили, как и «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» (произведение Ричарда Баха – ред.).

Тогда же в моей жизни появился русский рок – Борис Гребенщиков, Майк Науменко. Недовольство всем росло. Было осознание, что на Западе справедливости нет, но ты приходил к выводу, что ее и здесь нет. Замена частной собственности на государственною привела к лжесправедливости.

Отец вкалывал на заводе и ходил по морям, чтобы купить семье джинсы, очки, кроссовки, машину. А рядом соседу, бармену из гэндэлыка, доставалось все проще, так как у него тогда было больше денег. Это все отражалось на мне.

Иллюзий по поводу Запада я не испытывал. Тогда был Афганистан, в котором были виноваты обе стороны (США и СССР – ред.), был Вьетнам, где американцы натворили. И была советская пропаганда, последствия которой очень хорошо видны на людях моего возраста.

Часть из них до сих пор совкодр***ры. Они живут ещё советскими какими-то мемами, типа «что можно купить за 1 руб» и так далее. Недовольство властью у меня началось, на самом деле, с момента, как я узнал историю моей бабушки, которая была репрессирована. У нее раскулачили отца.

А как у тебя, как у отца луганского рок-н-ролла, проявлялся протест?

Ну, я не отец ему, а дядя (смеется). Выражалось это в неформальной одежде, в неформальном отношении ко всему. Тогда было достаточно отрастить длинные волосы, чтобы быть в контрах с властью. Меня за стрижку «московская молодежная» (бритые виски, длинные волосы сзади) и за булавки на одежде вызывали в комитет комсомола. Они назвали меня «панкИ», видимо, «панк» им было трудно выговорить, а еще узнали, что я слушаю AC/DC и началась проработка. Я был «фашистом» у них. Сам того не знал.

Позже я поехал в Харьков к сестре и увидел тогда уже настоящего панка Свина (Андрей Панов – основатель первой панк-рок группы СССР «Автоматические удовлетворители» – ред.). Тогда БГ сделали первый концерт в акустике в 1984 году, и он приехал вместе с этим не менее легендарным персонажем. Свин расхаживал в какой-то ночной рубашке, обмазанной в краске под цвет дерьма.

А еще у меня была подружка по кличке «Мрачка», которая работала киномехаником. Так вот она умудрялась вырезать из пропагандистских документальных советских фильмов про неформалов самые классные кадры с панками, рокерами и голыми девицами. Кстати, группу Sex Pistols мы не слушали, потому что ее не видели и не слышали нигде. Но статьи о ней писали периодически в том же журнале «Ровесник».

Тогда рассказывали, что на развороте винила английских панков женское влагалище, в которое въезжает поезд. А оказалось, что оформление жёлтого цвета с надписью (речь идет об альбоме «Never Mind The Bollocks» here’s the Sex Pistols – ред.), но мы об этом не знали тогда.

Но протест был больше антиобщественный, а не антигосударственный. Вызов окружающему миру, в котором носили одинаковую одежду, были серые будни, одинаковое мышление.

Так все началось в 1991 году? После путча?

Всё началось не в 91, а с перестройкой. С того момента начало все скатывать, но развал союза был шоком для всех, кроме стран Балтии и Кавказа. А для Украины, Беларуси и России п…ц подкрался незаметно. Но Солженицын тогда писал про три основополагающих Российской империи. Очень он не хотел, чтобы они разваливались.

Один из моих друзей тогда, который сейчас жуткий рашист и шовинист Олег Ивашов, в то время говорил, что Украина – самостоятельная держава и что нам москали не нужны. И я с ним соглашался, потому что служил в России и видел насколько она нищая и злая. А шовинизм российский был уже тогда. Было, например, издание «Молодая гвардия» – черносотенное издание, писавшее о великой русской нации и о заломавших ее жидах, возвеличивавшее Сталина, который Россию от них спас.

Я со всей уверенностью могу сказать, что в 1991 году мы спокойно могли тыкать факи москалям в плане достатка. Тогда в Украине было лучше и тогда же я поехал в Тушино на «Монстры рока» (на тот момент самый крупный рок-фестиваль в России при участии AC/DC, Metallica, Pantera, Black Crowes и Э.С.Т. Мероприятие тогда собрало около полумиллиона человек). И вот, будучи в Москве, я заметил. что кроме рынков и Арбата все было жутко. И это в сравнении с Киевом и Харьковом.

И вот в тот период этих концертов совковый шовинизм как-то стих после отделения всех трех стран. Вот тогда были братские народы, все чувствовали себя равноценно. На том же фестивале куча флагов стран. Все обнимаются, пьют и так далее. Включилось заново это все с Крыма в начале девяностых. Уже пошло нагнетание обстановки, стали говорить, что еды стало мало и началась прокачка с середины 1990-х. На полуострове уже тогда заявляли, что Крым – это Россия.

Какая ситуация была в Луганской области в 1990-е? Чем вы все тогда занимались?

Донбасс в 1990-е был более проукраинский, чем Харьков и Харьковская область. Да, на Слобожанщине был РУХ, но в Луганске, даже не в Донецке, было довольно агрессивное это политическое движение.

Я тогда делал шлакоблок (смеется). Олег Ивашов и Владимир Московченко тогда очень продвигали Украинский драматический театр. Все луганская интеллигенция ходила на спектакли. Украинская труппа была посильнее российской. Помню, меня Ивашов представлял кому-то из видных фигур тогда, наверное, Владимиру Семистяге: «Це мій друг вірменин», а той каже: «Авжеж не москаль».

А еще я работал на поезде Луганск-Львов. И там тогда существовал, как сейчас на Донбассе, комплекс неполноценности украинского народа. В свое время тот факт, что запад Украины затравили россияне – тогда вылазило наружу. Как сейчас на Востоке.

Они почувствовали себя свободными, а нужно ж учитывать, как их ломали в свое время через хребет, как заставляли говорить по-русски, вынудили переезжать на шахты, чтобы что-то заработать. Как нацию, их ущемили в свое время. То, что мы сейчас имеем на Донбассе – это отрыжка. Ненависть того же Запада к Востоку тоже можно понять.

Практически весь восток Украины занимался освобождением запада Украины. Поэтому у нас этих всех «антибиндеровцев» хватает. Ну какой НКВДшник будет любить бандеровца? А у нас этих ГБистов и их внуков – пол-Донбасса.

Сталин был очень грамотный человек – он стравил украинцев тогда конкретно. Руками одних «освобождал» другую часть их же страны. При этом надо учитывать еще, что выходцы с Востока – это уже не совсем украинцы, особенно после Голодомора, когда сюда переселили сибиряков.

Тот же самый принцип в свое время работал в Крыму. Разговаривают вроде также, но суржиком. В общем, тогда Украина лишилась своей идентичности.

Украинскость Донбассу после Второй мировой вернули лемки, которых сюда расселили. Они привезли с собой свои обряды, национальную одежду, язык и так далее.

Итак, в 1990-х мы делали фестивали. Первый мой назывался «Опыт акустического глюка». Перед тем как его сделать, я часто бывал у сестры, с 1987 года приезжал в Харьков, где общался с группами «Разные люди», «Коллежский асессор» и так далее. Они были одной из первых украинских команд, которая получила международное признание. Их продюсировал Брайан Ино. А их фронтмен, Василий Гойденко, родом из Луганска.

Первый официальный фестиваль мы делали в ДК имени Ленина в Луганске. Он назывался «Живи Земля». Тогда еще была литовка текстов (цензура – ред.). Самую андеграундную группу города «Вороны, клюют твои посевы, Джузеппе» в то время не допустили из-за содержания песен. Позднее, в ДК Маяковского мы делали какие-то подпольные мероприятия.

Организовывал все Ивашов, я только помогал. То своими связями какими-то харьковскими, то просто какими-то услугами. Поэтому я дядя, а он отец. Мы были соратники во всём, жили по соседству, общались постоянно, слушали одну музыку.

Ивашов тогда издавал журнал «Листва», довольно качественно сделанный. И однажды его самиздат попал на BBC к Севе Новгородцеву. Кто-то ему переслал «Листву» и запись «Вороны клюют твои посевы, Джузеппе». Группа прозвучала в эфире британской радиостанции и за это их пригласили на культовый фестиваль «Сырок», с которого в свое время стартовали «Гражданская оборона» и «Бахыт-компот».

Вам мероприятия денег приносили?

Нет. Спонсоров не было, зато было по кайфу. На политические силы мы тогда не работали. Мы сами все политизировали, без всякой джинсы. Тогда самостоятельно решали против чего бороться и о чем петь.

Как-то мы делали в сквере ВЛКСМ в Луганске (центр города — ред.) фестиваль «Глюки-буки». Мы тогда с Ивашовым пытались найти спонсора. И у нас он был в виде «Молодежного комитета» горисполкома, который нам просто позволил это делать. Они дали нам площадку и электричество бесплатно, так как им тогда было выгодно работать с молодежью.

А аппарат, гонорары мы оплачивали сами. И вот я зарабатывал довольно много на шлакоблоках и вкладывал свои деньги. Можно назвать это меценатством. Некоторые продавали на мероприятиях пластинки – это да. Но я не разбогател -– для меня это было святое. Святая вера в рок-н-ролл, как у Крематория.

Но у тебя же статус настолько культового человека, если так можно выразиться?

Да, меня сейчас знают многие именно по рок-н-рольным временам. Но самой цели прославиться вообще не стояло.

Благодаря этим мероприятиям меня в свое время брали на работу, так как помнили, что я устраивал. Меня находили люди из околомузыкальной тусовки и предлагали какую-то деятельность. Так я попал то в рекламное агентство, то в «Теленеделю» (но там были и родственники), то потом уже в политику. Тогда я еще ничего об этом не знал, просто брали из-за того, что я классный чувак.

Когда говорят, что на фестивалях я сделал себе карьеру – мне смешно. Карьера сделала меня. Есть такая армянская мудрость – делай добро и бросай его в воду. Означает, что не нужно задумываться зачем ты его делаешь, оно к тебе все равно вернется. Поток может принести его непонятно откуда.

Когда у тебя начался «патриотический период»? Что ты делал, например, в 2004 году, во время и до «Помаранчевой революции»?

Меня до сих пор попрекают – я работал на Януковича. Не стесняюсь и говорить, как нынешние политики, что я не я и хата не моя, я не буду!

Я был против Ющенко, реально. Я почему-то верил, как это нам надо от пуповины нашей родины – Москвы оторваться? При этом я слушал западную музыку, но почему-то считал, что Москва нам ближе и как-то Янукович что-то способен… Потом оно уже само стало понятно, во время предвыборной кампании, куда я попал.

Я столкнулся с админресурсом, когда мы делали «Точку сборки» (грандиозный рэйв в легкоатлетичском манеже «Динамо». Мероприятие с этим названием проводили еще в начале 1990-х в Харькове – авт.) и понял насколько это говно. Но я скажу, что люди, которые были тогда по разные стороны баррикад, сейчас нормально общаются.

И когда пришел Ющенко к власти, я наконец-то осознал, что этот самый админресурс не действует как раньше. Тогда уже было понятно, что Янукович – редкостнейший гондон. Он как комсомолец прет и все. «Родина сказала – надо, комсомол ответил – есть!». «А деньги?». «Какие деньги? Мы ж за Родину работаем!». Вот тогда я понял, поработав с ними по политике, что с такими ребятами нам не по пути. И когда он пришел к власти в 2010 году я уже осознавал, что это не мой президент.

Тогда стало видно, что с приходом наших донецко-луганских Луганску приходит конкретный кирдык. Я помню это разворовывание, я помню нехватку казны. А тогда мы уже работали как PR-агентство, делали Дни городов, Дни шахтеров. Тогда мы начали сталкиваться с кидаловом: типа нам не нравится и все – мы не заплатим.

И тут наступил 2013 год…

Да. Когда был Майдан, я не мог быть против него, хотя бы потому, что его активной участницей была моя племянница. Это моя кровь, с которой у нас очень много общего. Я ей доверял всегда и не мог сказать, что вот, на Майдане, дебилы собрались. Там стояла куча наших друзей – харьковские, луганские и так далее.

Я ходил в Луганске на акции, но не на все. 9 марта, во время разгона Евромайдана, меня не было. Сын мой тоже постоянно ходил. Нас фиксировали, и друзья из противоположного лагеря потом говорили, чтобы мы не сильно светились, так как они уже нас отметили. «Но, ты понимаешь, мы все-таки сделали много общего, нам бы не хотелось…», – говорили они тогда.

Ты понимал, что будет замес?

Рано или поздно мы начали это осознавать. Вот, 9 марта я помню валяющиеся листовки с «русской весной», мне порезали шины на машине со всех четырех сторон. Мы все ждали автобусов с украинскими флагами…

И когда уже захватили СБУ, моя жена видела картину – автобус, в котором ехал спецназ, с усталыми лицами, в чёрной форме. Я начал понимать, что мы можем отбиться как Харьков.

Я думал уже все, сейчас все пройдет и этих выкинут нах. Знакомые в Киеве тогда говорили: «Ниче, пацан, не переживай, щас их обложат со всех сторон. А когда уже при наличии спецуры захватили облисполком, тогда я понял, что все – жопа.

Почему вы не уезжали?

Жена очень не хотела. Из-за собаки и вообще, она говорила, ты едь, а я тут останусь. Конечно, я ее не мог оставить. Мне было страшно, на работе в меня из пистолета целился один пьяный м…дила, похожий на «ополченца».

В конечном итоге мы решились, и на следующий день меня ранило, 18 июля. Сына я тогда, еще в июне, уже успел отправить в Киев с его девушкой. В то время были бои за Счастье и боевики туда не дошли, их атаки отбили.

Тогда не было везде электричества. Даже ватники говорили, что не могут понять, откуда их обстреливают, так как от них идет, а к ним не прилетает ничего. И я попал под хаотичный обстрел. И потом уже благодаря однокласснику и еще паре человек получилось установить откуда был прилет. Мой одноклассник жил в Малой Вергунке и, узнав время обстрела, сказал, что с их стороны, которая тогда была занята боевиками, ушло в нашу сторону, на Восточные кварталы, три мины.

А потом, уже в больнице, я насмотрелся там на всех этих «руссо-туристо, облико морале». Их держали закрытыми. Но все равно «ополченцы» ходили вооруженные через отделение и сразу было видно российских солдат и зэков в наколках.

И, кстати, если бы даже обстреливала Украина, я бы не сожалел и не было бы никакой ненависти. Я находился в зоне боевых действий и прекрасно осознавал, что нахожусь под обстрелом пусть даже дружественных, но сил.

Страх был попасть не под обстрел, а на подвал. Когда идешь или стоишь на остановке, притормаживает «Беркут» на машине и ты не знаешь – может это за тобой приехали. Когда проскочили к соседям, поймали пацанов, которые срывали бумажки за референдум, а потом им прострелили ноги и таскали на поводке.

Затем ты узнаешь, что людей, которых знаешь лично, взяли. Сосед твой сидел у «Бэтмена» две недели. Я застал, как бабушки сепарам сдавали соседей. Я помню, ко мне пришли или горгаз, или теплокоммунэнерго, а у меня украинский флаг висит. Я сказал: «Я за Украину», те сказали, что им по фигу. Но я задергался все равно.

Ты гипотетически туда въездной?

На сайте «Трибунал» меня нет. Но, когда мне звонят мои одноклассники-ополченцы и приглашают, у меня складывается такое своеобразное ощущение заманивания. Если учитывать, что меня многие знают, а половина рок-н-рольщиков сейчас делают там рок-фестивали, а еще и байкеры (Ночные волки Донбасс – ред.), помешавшиеся на «русском мире», кто-то воевал за «Новороссию», в танке сгорел, убить меня обещает при встрече, то меня просто там сдали бы и все.

А после того, как я дал интервью «Накипело», то получил от многих «черную метку». Да и до сих пор есть внутренний страх, и до сих пор связанные с Луганском снятся неприятные сны. Я туда не хочу ехать. Вещи даже не забирал. Соседи рассказывали, что спустя два или три дня после нашего отъезда, к нам на квартиру приходили люди в форме и спрашивали, где я.

Когда этот весь конфликт может закончится на твой взгляд?

Оно может закончится очень просто на самом деле – как только последний российский солдат выйдет оттуда, это все может моментально прекратиться, как по хорватскому варианту. Туда зайдут украинские силы, вывесят флаг. Я не думаю, что там будет большое сопротивление. Как в Славянске – все здрыснут и все.

А гумус, который там есть, он будет трындеть, бухтеть, будет, как и здесь, рассказывать, как ему плохо, но все равно он будет ходить за украинскими пенсиями, получать украинские зарплаты и вывешивать украинские флаги. Там нет гипотетической ненависти, которую нам сейчас раздувают в СМИ про «не вернемся в Украину» и «Украина должна стать перед нами покаяться». Бред сивой кобылы.

Конечно, их накрутили, но их очень легко переключить при нормальной пропаганде, как в том же Славянске, Краматорске. Кто бы там что ни роптал, украинский паспорт никто выбрасывать не будет. Они и сейчас хотят себе биометрику.

И пока этот конфликт интересен России и нашим политикам, он будет длиться вечно, как с Абхазией, Осетией, Карабахом. И пока существует пропаганда о различиях, одни кричат – надо Донбасс огородить стеной, другие, что «бендеры» не Украина – в Харькове, например, я это слышу.

И это все может не закончится никогда, как и в Приднестровье. Хотя у них хороший вариант, и я бы с ним, наверное, даже согласился. Состоит он в том, что «ПМР» платит Молдове налоги, при этом Молдова не платит им ничего. Потому что им нужно как-то узаконить бизнес, а это можно сделать только через признанную страну, от которой ты в свое время оторвался.

Нужно платить Молдове налоги. Тирасполь выпускает коньяк с надписью made in Moldova. Машиностроительные заводы тоже работают по такой же схеме. Молдова им не платит пенсии, вот пенсии как раз платит Приднестровье.

Окей, живите своей историей, отделяйтесь как-то. Но по такому же принципу. КПВВ обязаны быть, в любом случае, так как возникает наплыв этих непонятных граждан с правами, которые при этом не хотят жить в Украине. Не хочешь тут жить – получи тогда особый статус. Это не всегда и хорошо. Хотя многие там думают, что мирный процесс сейчас выделяет их как нацию, нет. Это как в Крыму у России. Те, кто получил их паспорта за границу выехать не могут.

Да и как только Россия перестанет возить им пенсии и зарплаты, они первые начнут возмущаться. А идейных там еще меньше, чем здесь. И все прекрасно понимают, что вся завязка на Крыме. На мой взгляд, Донбасс – разменная монета. Как только Украина признает референдум в Крыму, тогда сразу РФ уйдет с востока Украины, им этот груз тащить совсем не хочется.

У них было 5 лет, чтобы что-то восстановить. Так этого никто не сделал! Это раздражитель: отдадите полуостров – уйдем с Донбасса. Плюс Украина нужна как сфера влияния, а ЕС для Кремля как красная тряпка, так как они теряют страны вокруг себя. Как Норвегия мы не сможем. Украина еще не выросла, чтобы быть самостоятельным игроком.

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook

Фото из Facebook Игоря Варданяна