За стеклянной дверью небольшого заведения прячется огромный крымско-татарский мир. Запах внутри переносит на черноморский берег солнечного Коктебеля или Симеиза. А приветствуют гостей здесь словами – «мирабе», что в переводе с крымско-татарского означает «добрый день». Именно об этом мечтает переселенец из оккупированного полуострова и боец российско-украинской войны Аслан Мисиратов, который бежал от преследований ФСБ и сейчас находится в российском розыске. Аслан успел побывать в российском СИЗО, вытаскивал брата из плена, а в 2014-м – отправился на фронт воевать за Украину в составе добровольческого батальона «Правый сектор». После – в Киеве положил начало истории собственно бизнеса с крымско-татарской традиционной кухней. Но обстоятельства сложились иначе, и теперь он рассчитывается с долгами и планирует открыть ресторан. Не унывает. Потому что уверен, проигранная битва – еще не поражение в войне.

«Черноморка» продолжает знакомить с удивительными людьми, которые стали на защиту государственности, потеряв свой дом и прошлую жизнь. Вопреки потерям, они поражают силой духа. И история Аслана Мисиратова – этому яркий пример.

Как началась твоя война?

Когда все началось, я в Москве был. Жил и работал (инженером-дизайнером интерьеров – ред.). Была такая компания «Дизайн студия Арт-Холл». Я в месяц зарабатывал почти $4 000. Квартира в центре Москвы находилась, возле метро «Парк Культуры». И дом свой в Симферополе, где семья жила. Когда Майдан начался, я уже выезжать собирался. Ждал, пока квартиру продам. Представляешь, она почти три миллиона долларов на тот момент стоила. А мои коллеги, я же с русской интеллигенцией работал, инженеры все. Они, пока по телеку пропаганду крутили в новостях, уже тогда говорили: «Майдан, аннексия – русским боком вылезет». Видишь, не ошиблись.

Что ощущал, когда смотрел русское ТВ? Ведь оно известно своей лживой пропагандой.

Злость. Ждал пока вырвусь домой.  Я не успел квартиру в Москве продать. Ее арестовали. Марлен попал в плен. Брат мой старший. Это случилось, когда автобус с «правосеками» расстреляли (это произошло 12 августа 2014 года. Погибли 12 бойцов, еще несколько попали в плен ‒ ред.). Брат был из выживших. В его телефоне русские переписку со мной в Facebook нашли. Я ведь ему денег пересылал, чтобы экипировку себе купил. Пацанов поддерживал. Вот когда они сообщения эти прочитали, меня в Москве арестовали. На трое суток. Потом выпустили. И я понял, к черту квартира, пора уезжать. Уехал домой, в Крым. А оттуда – на материк. Помню, $700 заплатил, чтобы меня вывезли. Меня из Крыма встречала в Херсоне тогда Гайде Ризаева (крымчанка-волонтер, побывавшая в плену боевиков на Донбассе – ред.). Я приехал и сразу отправился в составе батальона «Правый сектор» на передовую.

Бизнес, который у меня был в Крыму, тоже отжали. Это были склады со стройматериалами на Кубанке (район Симферополя – ред.) По типу овощной базы в Киеве. Их больше у меня нет.

Много у тебя друзей осталось в Крыму? Как живут?

По телефону не жалуются. Боятся. А когда приезжают, говорят: «В шоке. Бизнес отжимают. На пляжи все сложнее доступ из-за строек многоэтажек. Русских приезжих очень много. Ведут себя как хозяева. Крымчан ни во что не ставят. Особенно татар. Как к рабам относятся». Недовольны все. Но говорить открыто об этом боятся. Обыски у татар частые. И без причины. У меня 6 соседей-знакомых ФСБ забрала. Проходят по подозрению в экстремизме. Я тоже. Заочно. Как и мой брат. Мою маму забирали на допрос уже.

Моего брата Марлена Мисиратова следком России подозревает в подрыве крымского газопровода (авария на газопроводе в районе сел Виноградное и Запрудное произошла в ночь с 31 октября на 1 ноября 2017 года, на южном берегу оккупированного Россией Крыма – ред.). Ни ему, ни мне нельзя сейчас в Крым. Нас следственный комитет осудил заочно за экстремизм, и с декабря прошлого года мы в розыске. Но вопреки этому мама мной гордится. Я ведь не унизился перед русскими, которые мой дом захватили. У нас, знаешь, как говорят в Меджлисе, когда ты становишься на путь патриота в конфликте, тебя либо убьют, либо посадят.

Есть в Крыму люди с твоего окружения, которые перешли на сторону России? Как к ним остальные крымские татары относятся?

Есть. Мы их называем «сакътым». Это означает с крымско-татарского «продажный». Когда такой человек приходит на похороны или свадьбы, гости встают и уходят. Мы сторонимся их.

Это же был горячий 2014, когда все только началось, и ты пошел на фронт. Где успел побывать?

Авдеевка, Бутовка, позиция «Зенит» (позиция на фронте – ред.), поселок Пески. Это были самые горячие точки фронта в 2014-2015 годах.

Я успел за годы войны (с 2014 по 2018 гг. – ред.) побыть и стрелком, и гранатометчиком, и минометчиком. Всему научился. Тогда, в 2014-м, по-другому было нельзя. Были активные боевые действия. Мы продвигались вместе с ВСУ, посёлки освобождали. Бывало, ранило побратима, а он гранатометчик. Побратим на «больничку» уехал, и надо его место занять. Так и воевали, учась на войне. А ведь в армии я кинологом служил. Ещё и брать не хотели. Взятки давал, чтобы в армию попасть.

Почему пришлось взятку давать? И в какую сумму тебе вылилась служба в армии?

Надо мной смеялись отец и старший брат, что меня из-за плоскостопия не берут. У нас в семье заведено – каждый мужчина должен уметь Родину защитить. Поэтому я пошел к военному комиссару, дал $300, чтоб медкомиссию пройти. А они меня взяли и в Симферополе служить оставили. Пришлось снова взятку давать.

Служба в армии недалеко от дома – разве не легче?

Нет. Чем дальше от дома, тем меньше туда хочется. Я им то деньги, то пачки сигарет носил, счёт пополнял, чтоб подальше отправили. А они через полгода службы снова в Симферополь вернули. Ну и тут я уже смирился.

Вернемся на войну. В «горячем» 2014-м, когда на Донбассе бои были самые интенсивные, часто ли приходилось задумываться о том, что любой момент может быть последним в жизни?

С жизнью на войне прощался несколько раз. Но считаю, что мне везло всегда. Миномет как-то у нас взорвался. Мы в окопе были втроём. Сейчас одного из этих ребят нет в живых. Погиб в бою под Авдеевкой. А тогда именно он кинул мину, которая в стволе сработала. Нам повезло, что миномет просто упал дулом в песок. Никто вообще не пострадал. А ещё случай был. Никогда его не забуду. Сидели в окопе во время артиллерийской атаки. Нас кроют, кроют. Понимаю, что я без броника и каски. Просто не успел надеть. Дай, думаю, пойду в соседний блиндаж, надену. И ты представляешь, только встал и отошёл – как прилетело в то самое место, где я сидел.

Война страшная штука. Она многое за эти года у меня забрала. Людей, имущество. Но дала самое главное – друзей, которые никогда не подведут. Именно они мне помогли бизнес свой открыть. Я тогда с войны вернулся, потому что жена была беременна. А они деньгами скинулись – так и появилась «Хайтарма».

Открыть свой бизнес достаточно непросто. С какими сложностями столкнулся?

Для меня не сложно. Я уже говорил, война мне подарила много верных друзей, кому я могу среди ночи позвонить, и они всегда ответят, помогут. Так было и с «Хайтармой», закусочной, которую я открыл, когда вернулся с фронта. Полтора года работала. Готовили плов, чебуреки, манты, самсу. Все крымско-татарские блюда, кроме мангальных. Все сам делал. Ведь у нас готовка – дело семейное. Мужчины всегда готовили, особенно на праздники. Так и научился. Вот и решил свой бизнес именно с кухней связать.

«Хайтарма» была моей реабилитацией. Я так в работу уходил, что даже спать иногда забывал. Ведь плов варить я начинал в семь утра. И работал до позднего вечера. Готовил и отвлекался от всего. От того, что война не заканчивается. Что я не в Крыму. И не могу туда вернуться.

Очень домой хочу. Ты даже не представляешь, как. Каждое утро с кофе выхожу на киевский балкон, смотрю на город – все не то. Хочу в Крым.

Что сейчас с «Хайтармой»?

Ограбили. Пришли ночью и вынесли всю технику, даже ложки. На 7 тысяч долларов. Оставили только то, что не смогли поднять: барную стойку, холодильник и столы. Уже полтора месяца прошло как это случилось. Я написал заявление в полицию. Открыли дело в Голосеевском райотделе (следователь – Наконечная Л. С., – ред.) и тишина. Хотя я им и на подозреваемого указал. Даже общался с ним. Он сказал: «Мне заплатили, я вывез».

Твоя история заслуживает на отдельную книгу. Как ты после всего пережитого умудряешься не опускать руки?

Ограбление «Хайтармы» меня подкосило. То, что домой, в Крым вернутся не могу. А теперь еще и ситуация в стране. Каждое утро читаешь новости и впечатление, что украинцы 5 предыдущих лет тянули-тянули камень на гору. А теперь он сорвался и будто несётся со скоростью и давит всех, кто его тянул.

Мне помогает не опускать руки надежда. Ещё мои друзья с войны и жена. Она у меня умница. Говорит, руки-ноги есть, заработаешь. Она украинка. Сына мне родила. Мы в 2014-м познакомились. В военторге в Киеве. Я приехал для себя и ребят экипировку покупать. Она – волонтер была, и работала в магазине. Жить с ней начали уже после мой третьей ротации. Я просто приехал и сказал: «Люба, я перевожу свои вещи к тебе». Она, конечно, в шоке была. Но я настоял. Она – моя отдушина.

Мы, крымские татары, пытаемся не отчаиваться. Я верю, что не может быть постоянно темно. Должен быть просвет. Рано или поздно. Я недавно окончил бизнес-школу экономики для атошников. Написал бизнес-план. Хочу ресторан с шоу-подачей еды. С крымско-татарской кухней. Для этого надо 600 тысяч гривен. Все жду, когда взаимоотношения с банками для крымчан упростят. Нам же кредиты не дают. Я получил больше 20-ти отказов. Потому что мы, татары, не резиденты. Право голосовать я уже имею, паспорт у меня синий с золотым гербом, а прописка – крымская. Поэтому кредит не положено. Пока ищу где взять денег. Обязательно найду. Я же с войны живой-здоровый вернулся. Значит, заработаю. Уверен, придет время, и я еще открою свое кафе на крымской горе «Ай-Петри». И буду там кормить пловом жителей украинского Луганска и Донецка.

Фото из Facebook Аслана Мисиратова

Читайте «Черноморку» в Telegram и Facebook